Викинг
Шрифт:
Я засмеялся:
— А это достойно хорошей песни?
Он не ответил, и я заговорил со своей кормилицей.
— Китти, Аэла предложил мне драться с ним на поединке, а призом будет его меч. Принять ли мне вызов?
Китти всегда удивляла меня, но никогда она не поражала меня так сильно. Последние несколько минут ее лицо было бесстрастным, словно она о чем-то глубоко задумалась. Мой вопрос заставил ее вытаращить глаза, челюсть ее отвисла, загорелая кожа стала серой, — она была так испугана, что едва могла говорить.
— Ты что, околдована?
— Нет, но ты явно проклят.
— Говори ясней!
— Отруби ему руку, Оге, и пусть он идет, куда хочет. Это будет уплатой долга, и вы квиты…
— Ты боишься, что я погибну? Ты же сама предрекала, что его смерть послужит Алану темой для песни. Мы замкнули круг, и твоя душа говорила в моей, что смерть моя примет облик дракона из Вьорда.
— Я опасаюсь того дракона, Оге. Я ясно вижу его.
— Должна ли ты показать мне его?
— Нет, не должна.
— Должен ли я сразиться с Аэлой за его меч?
— Как я могу знать, чему должно быть между королями и хёвдингами? — Она дико расхохоталась.
— Аэла, я хочу задать вопрос Моргане. Если она ответит так, как я думаю, я приму твой вызов.
У Китти было длинное платье из оленьей шкуры в сундуке на «Гримхильде», и она отдала ее Моргане. Теперь принцесса спала возле небольшого, тихого, алого огня, в полной безопасности, поскольку викинги считали ее моей. Я подошел и остановился в нескольких футах от нее, любуясь.
Черные волосы закрывали ее лицо. Я подумал о ее похожих на звезды глазах, укрытых ресницами, о ее бровях, нежной коже и прелестных формах всего тела, околдовывающих, как руны.
Нет, ни одна руна из тех, что принес Один из Хель, не могла бы выразить красоту, взошедшую из Источника Жизни. Отдай Один все руны всем царствам божеским и людским и поручи он всем станкам работать целую вечность, он не смог бы облечь ее в достойные одежды. Лишь Мать-Земля могла сделать это, но чьими руками?
Я знал, что не могу смотреть на Моргану без страсти и, боюсь, без слез. Слезы и желание раздирали меня, и из-за них то, с чем я пришел сюда, не тревожило меня больше, лишь дикая неутолимая страсть владела мной. Я не мог припомнить ничего, что не будило бы во мне этой страсти, которая, казалось, врывалась в меня из земли, с неба, отовсюду. Не было ни одной черты ее лица или изгиба тела, которые не приводили бы меня в исступление. Она была моей пленницей, и будь я истинным викингом, то уже наслаждался бы ею, но не будь я викингом вовсе, я бы откупился любой ценой, лишь бы исцелиться. Но вместо этого я должен отправиться с этой раной в душе в девятидневное путешествие, которое скоро начнется. И какой бы мучительной она не была, я не мог избавиться от нее.
Однажды Моргана уже была в моих руках, моей восхитительной забавой, и моя правая рука помнила все, к чему прикасалась, как если бы это происходило только что, и я подумал, что левая моя рука, спрятанная на груди у Китти, должна дрожать и гореть. Теперь я не мог прикоснуться к моей принцессе. Мне было это запрещено, когда Моргана отказалась принять мою руку у опрокинутой лодки. Она так решила, и лишь она могла изменить это.
Глаза Морганы медленно открылись. Она не удивилась, увидев меня рядом.
— Что тебе угодно? — спросила она спокойно, почти с жалостью.
— Только задать тебе два вопроса, и если ты пожелаешь ответить, я буду очень рад. Ты уже показала, какими могут быть ответы, когда цеплялась за лодку, но если я не услышу их еще раз четко и ясно, я никогда не смогу избавиться от тяжести сомнений. Я все время буду думать, что, возможно, не понял тебя.
— Что за вопросы?
— Ты говорила, что будешь ждать моего возвращения.
— Да, а ты говорил, что скоро вернешься.
— Ты говорила, что я должен не умереть для тебя, а жить для тебя и собираться с силами. Ты говорила, что я должен стать могущественнее короля, а ты будешь ждать.
Она огляделась, словно ожидая вновь увидеть стены дворца Аэлы.
— Мне не следовало этого говорить. Это было очень необдуманно. Ведь ты не мог получить меня, не убивая христиан.
— Как бы там ни было, я сделал то, что ты мне сказала. Если ты примешь мое предложение, я стану повелителем всей Нортумбрии и сделаю тебя моей королевой.
— С тех пор как ты ушел, у меня было время оценить то, что я совершила. Ты помог мне понять это, когда твои люди подожгли наш монастырь. Я не могу быть христианской королевой короля-язычника. Даже если бы ты был королем всей Англии, я бы и тогда не стала твоей королевой.
— Ты ответила на первый вопрос. Теперь я задам второй. Ты пойдешь со мной искать Авалон?
— Когда, Оге? Когда ты сожжешь все христианские аббатства, монастыри, храмы и перебьешь всех людей?
— Одно из аббатств укрыло тебя, и больше я не сжег и не разрушил ни одного, и мои люди смогли понять меня. Но я не стану удерживать других.
— Ты думаешь, это верно?
— Не знаю, верно или нет, но вполне вероятно, что они, как язычники, и не должны уважать христианского Бога. Если бы я поклялся ему, я должен был бы остановить их, но мой бог — Один.
— Разве ты не видишь, что христианский Бог гораздо сильнее?
— Мне нечего сказать.
— Неужели ты не видишь, что христианский Бог — единственный Бог?
— Было бы нечестно сказать, что Один слабее Бога христиан. Но еще хуже вовсе отвергнуть его существование.