Викинг
Шрифт:
— Клянусь моим материнским молоком, я сказала правду. И что бы ты не сделал со мной или с телом моего сына, ты ничего уже не изменишь.
— И это твоя хваленая ненависть к Рагнару, — защищать его раба? Как в дурном сне. Опомнись! Или ложная слава твоего сына так дорога тебе?
— Его подлинная слава мне очень дорога, — сказала она. — Это все, что у меня теперь осталось.
Тяжелым взглядом Хастингс обвел ряды викингов и людей Эгберта, столпившихся посреди корабля, и громко произнес:
— Я объявляю вам, как викинг — викингам, что Оге Кречет убил моего отца Рагнара. И это произошло после погони за Оге, который похитил то, на что не имел права. Будь здесь судилище, судьям было бы довольно и этого. Но судьи далеко, и не им разрешать наш спор. Этот спор могут решить только воины. Рагнар Лодброк, викинг со времен Сигурда, принял смерть не из рук короля, героя или Ярла — нет, его убил его же бывший раб. И хоть так им было предначертано Судьбой, я готов биться об заклад на собственную жизнь, что боги не хотели этого. Один велит сыну мстить убийце отца.
Побледневшие викинги молчали. И лишь старый кормщик «Огненного Дракона» смело сказал:
— Хастингс Девичье Личико, твоя речь ничего не доказывает. Что скажет нам Моргана?
— Никто не даст вам доказательств, единственное свидетельство: доводы разума. Моргана не желает говорить, тем более, что она иноземка. Но я ставлю жизнь в залог того, что смерть Рагнара была неугодна богам, а теперь пусть она скажет.
— А скажу я вам вот что, — своим глубоким голосом заговорила Меера, — в последний раз Рагнара видели, когда он преследовал Оге у фризских берегов. Несколько дней спустя тела нескольких человек с его драккара волны вынесли на берег, а так же и обломки самого драккара. Рыбаки, ведающие течения и ветра, сказали, что корабль разбился на рифах Круглого Острова. Я поняла, что Оге знал об этих мелях из карт, которые ему дал Эгберт, и заманил на них Рагнара.
— Он не мог знать о них, — закричал Торхильд, один из моих гребцов, — он мог лишь догадываться!
— Если «Великий Змей» сел на мель и разбился, то Оге мог задержаться, перебить часть воинов, а Рагнара взять в плен.
— Есть ли у вас доказательства, что Оге там был? — спросил старый кормщик.
— Нашли воина Рагнара, Отто, со стрелой Оге в горле. Вспомните, ведь Отто выполнял приказ Рагнара бросить Оге кабанам, когда тот был рабом. Люди Эгберта могут опознать наконечник. Вот смотрите!
И она достала стрелу из свертка, напоминающего пергамент, и я узнал Коготь Сокола, один из тех, что я носил в своем колчане. Она вручила стрелу Торхильду, который тут же принялся внимательно ее разглядывать.
— Это стрела Оге, — сказал он тихо.
— Я бы узнал его стрелу и в тысяче других, — заметил еще кто-то.
— И я бы узнал его наконечники: они как когти сокола, — сказал Эгберт, будущий король.
— Меере ничего не стоило заполучить одну из стрел Оге, — заявила вдруг Энит.
И Хастингс закрыл рукой глаза, словно желая заслониться от видения.
— Нет, в лице этого придворного дурака я не прочел ни слова лжи, — сказал старый кормщик, — и в остальных лицах тоже. Рагнар не поехал бы к Аэле без своих воинов. Я услышал достаточно.
— Все довольны услышанным? — спросил Хастингс. Тишину прервал голос Морганы, негромкий, но четкий.
— Я хочу спросить лишь об одном. Меера испытала много боли, в том числе и боль от утраты золота, только чтобы узнать, кто убил Рагнара. Почему?
— А почему бы и нет, раз она его любит так сильно? — ответил Хастингс.
— Меера любит лишь то, что давным-давно потеряла, — рассмеялась Китти своим птичьим смехом. — Все остальное она ненавидит.
Глава восемнадцатая
ВОЗМЕЗДИЕ
На мгновение я стал словно ватный, и у меня едва не подогнулись колени. Но я сумел устоять на ногах, уперевшись локтем в мачту.
А потом я услышал свой спокойный голос:
— И что же ты собираешься со мной делать, Хастингс Девичье Личико?
— Подарит тебе сегодня твою смерть. Но я еще не решил, какой она будет, и если тебе есть что предложить, я приму твои пожелания.
Я расхохотался, и жажда смерти в его глазах сменилась яростью и ненавистью. Но Убби, младший сын Рагнара, со скучающим видом остановил мой смех.
— Хастингс не играет с тобой, Оге, — произнес он. — Если ты дашь согласие, то он, я думаю, подарит тебе быструю и легкую смерть.
— Ты дурак, — заорал Хастингс. — И это мой брат…
— О каком согласии идет речь? — перебил я.
— Приказать твоей вёльве, Китти, следовать за Хастингсом так же, как за тобой.
— Единственная разница между нами в том, Убби, что я выдающийся дурак, а ты — никакой, — заявил Хастингс. — И пожалуй, тебе повезло, ты просто не в состоянии проявиться.
— Почему это, я не вижу других причин…
— Ну что же, если не считать того, что мне жаль расставаться с ней, — перебил я, — то я буду только рад, если она поведет вас сквозь ночь и бури. Я хочу, чтобы норманны завоевали все христианские земли, а она хорошо этому послужит.
— Может быть, если ты сам скажешь ей следовать за одним из братьев Хастингса…
Хастингс весело засмеялся, и девять его шрамов запрыгали на лице.
— За кем же, Убби? За тобой? — Он смеялся, и слезы текли по его щекам.
— Почему? А Бьёрн? А Ивар? Кого выберет Оге. У него нет причин любить тебя.
— Здесь ты ошибаешься, — сказал Хастингс, и его глаза заблестели, как никогда прежде. — Если, по-твоему, любовь — это преданность друг другу, то мы с ним любим друг друга сильнее, чем братья. Каждый из нас хочет чувствовать жизнь во всей ее полноте — драться, любить, завоевывать. И каждый из нас побуждает другого испытывать то же. Назови это ненавистью, если желаешь, но мы получаем наслаждение друг от друга, будто любовники. Эта ненависть необходима, чтобы полностью развить нашу силу, как необходима любовь, чтобы полнее ощутить страсть девушки.