Викинги. Скальд
Шрифт:
Сьевнару было хорошо и легко, как давно уже не было.
– А отец? – поинтересовался воин.
– Он скоро умрет. Старая Ингред, сведущая во всяких хворях, говорит, что ему недолго осталось. Болезнь будет гнуть и ломать его, пока совсем не сломает. Это плохая хворь, от нее никто еще не выздоравливал. Так говорит старая Ингред, а она всегда знает, что говорит.
Ее голос звучал спокойно, даже безразлично, словно она говорила о чем-то неважном. Или – свыклась уже?
– Ты не любишь отца? – рискнул спросить он.
– Не знаю… Раньше я восхищалась им. Но – другим, молодым, сильным и веселым… Вроде бы совсем недавно он был сильным и веселым. Он был очень веселым, пока болезнь не одолела его… Теперь – не знаю! Мне часто кажется, что этот хныкающий старик, который без конца хлещет пиво и барахтается на полу как перевернутый жук – совсем не мой отец, кто-то другой. Совсем чужой… Лучше бы ты убил его, чтоб он умер, как положено воину, – просто объяснила она. – А сам взял меня замуж и стал бы хозяином в нашем доме. Матушка не будет против, она тоже боится, что мы останемся вдвоем, без мужчины.
«Да, женщины свеонов умеют принимать неизбежное! Умеют смотреть в лицо судьбе так же смело, как воины», – мелькнула мысль.
– У тебя есть братья, – припомнил Сьевнар.
– Они далеко. И вернутся ли когда-нибудь – только боги знают. Вы, ратники, никогда не торопитесь возвращаться к родным берегам. Вы предпочитаете тосковать о девушке за далью водных дорог, а не обнимать ее под крышей собственного дома… Вам, мужчинам, сладостна собственная грусть, а что делать нам, девушкам?
Сьевнар понял, что она намекает на его «Память о девушке». Улыбнулся. Не увидел, а, скорее, почувствовал, что Тора тоже улыбается в темноте.
– Значит, ты поэтому пришла ко мне? Чтоб не оставить дом без хозяина? – спросил он не без ехидства.
– Пришла, потому что пришла… Глупый… Ты мне сразу понравился!
«Понравился? Вот уж чего не заметил…»
– Ты убьешь его, Сьевнар? А я буду любить тебя так же горячо, как сегодня! Всегда буду любить тебя!
«Да, нежные девушки тоже умеют принимать неизбежное… Только видят боги – их ледяная расчетливость способна окровавить любое сердце… Вот и Сангриль…»
– Так ты убьешь его? – настаивала Тора.
Сьевнар в этот момент думал совсем о другом.
Немного помедлил.
– Нет, – наконец, сказал он.
– Почему нет? Я не понравилась тебе? Или у меня пахнет изо рта? Или у меня шершавые руки? Или – холодные ноги?
– Я не могу остаться с тобой… Меня ищет кровник, – добавил он, еще помолчав.
– Здесь тебя никто не найдет.
– Этот – найдет. Этот – везде найдет. Конунг и ярл Рорик Неистовый объявил мне кровную месть. Слушала о таком? Теперь я иду в Миствельд, чтобы вступить в братство острова.
– Тебя убьют. Беглец, вступивший на землю острова, может или стать членом братства, или умереть. Третьего не дано.
– Я знаю…
– Таков закон острова!
– Я знаю… Прости Тора, я не могу остаться с тобой.
– Вот все вы, мужчины, одинаковые! – бросила она. – Всегда говорите «прости» и всегда делаете по-своему!
Тора отстранилась, обиженно колыхнув острыми грудками.
«А это к чему?.. Что-то она слишком хорошо знает мужчин…»
– Девушка должна сама позаботиться о себе? Так, что ли?
– Что ты имеешь в виду? – не поняла она.
– Ничего… Просто…
– И все-таки ты мне нравишься, Сьевнар Складный! Даже несмотря на то, что не хочешь брать меня в жены!
Тора вдруг снова развеселилась. Опять прильнула к нему, принялась быстро поглаживать его тело тонкими, игривыми пальчиками, слегка царапая ноготками.
– Пойми, я не могу остаться… – все еще оправдывался он.
– Молчи, воин Сьевнар! Лучше – молчи… Наверно, я сразу полюбила тебя, никогда не думала, чтобы так, сразу…
– Я…
– Молчи!
И они опять любили друг друга, и кровь стучала в висках, и громко, отчетливо шуршало сено…
А может, и правда остаться? – думал воин еще через некоторое время. Дом, хозяйство, гладкое, молодое тело жены… Сколько можно скитаться по белу свету? И чем могут закончиться скитания воина? Понятно, чем… Круглоглазые вороны расклюют, растащат кости – вот и вся погребальная тризна…
Вот и пойми этих женщин! – размышлял Сьевнар, снова шагая по лесным дорогам. Тора, что смотрела на него так презрительно и надменно, сама пришла к нему, и отдалась, и любила его так горячо, словно ждала всю жизнь.
Кто бы мог представить, что она сама придет? Он – точно не мог представить. Интересно, хотя бы боги понимают своих богинь, или так же остаются в недоумении перед этой вечной загадкой женственности? – усмехался воин.
С утра Олаф, похоже, совсем не помнил вчерашнего. Радушно потчевал гостя перед дорогой, жаловался на распухшие руки и ноги, поминал, как хорошо посидели вечером за крепким пивом. Только и радости теперь старому воину, что вспомнить былое, насладиться интересной мужской беседой с проходящими ратниками, разглагольствовал хозяин.
– Да, хорошо посидели. С приятным собеседником и время летит незаметно, – сдержанно соглашался Сьевнар, вспоминая как хозяин, облившись пивом, катался по полу и рычал как раненый зверь.
А Тора выглядела по-прежнему надменной и недоступной, опять почти не смотрела в его сторону, презрительно вздергивая носик и завешиваясь ресницами. И он снова поглядывал на нее только искоса, почему-то стесняясь встречаться с ней взглядами.
Нежная, тронутая летним загаром кожа щеки, поджатые губы, взмах стреловидных ресниц, темные, пушистые волосы… Ему кажется или под маской сдержанности проблескивает лукавство в глазах?