Викинги
Шрифт:
Когда Рольф увидел вошедшую супругу, он был занят чтением какого-то документа. Он поднял голову и привычно улыбнулся, как всегда, видя Поту наедине. Та поправила прическу, но этот женский жест был вовсе не к тому, чтобы соблазнить Рольфа. Наоборот: когда она заговорила с мужем, в ее голосе было много суровости.
— Рольф, — начала она многозначительно. — Вокруг тебя есть люди, которые тебе желают зла. Несколько мужичин, а главное… главное, одна женщина.
Рольф свернул свиток, который держал в руках, и пристально поглядел жене прямо в глаза. Он подумал: несмотря на все протекшие годы, она нисколько не утратила обаяния.
— Одна женщина, сказала ты? — ответил он. — Подумай прежде, чем продолжать: бывают слова, о которых потом сильно жалеют, но сказанного уже не воротишь.
Пота почувствовала, что силы ее покидают. Мучительный холод пробежал по ней, и она, упав на колени, разрыдалась. Рольф ласково поднял ее и прижал к себе. В отчаянье Пота впитывала каждое мгновенье этих объятий; она желала бы, чтобы они никогда не разжались. Дыхание мужа нежно согревало ей плечи и шею.
— Не плачь, — прошептал Рольф. — Только не ошибись с союзниками. Жена вождя должна их выбирать, как на поле битвы. Малейшая ошибка может стать роковой.
Последние слова викинга можно было понять как почти неприкрытую угрозу, но Пота ее не почувствовала. Она еще теснее прижалась к нему, чтобы каждая частица ее тела точь-в-точь совпала с каждой малой точкой тела супруга. Она все решила — она его не предаст.
— Берегись, Рольф, — решилась она выговорить наконец. — Много их — желающих тебе зла. Они не простят тебе, что ты откажешься от норманнских богов за несколько арпанов земли.
Рольф облегченно вздохнул. Он тотчас отступил от Поты, и она вновь почуяла прежний холод. Викинг посмотрел на нее, как отец, радующийся, что сын его решил идти по правому пути.
— Я ценю твой поступок, — сказал Рольф. — Я очень боялся, что ты скажешь: ведь я же знаю, что обо мне говорят. Я знаю, чего сумасбродный Скирнир хотел от тебя, и знаю, чего тебе стоит не обвинить Фрейю. Через несколько дней мы подпишем договор с королем Карлом. Это будет большая победа для людей нашей крови. Но прежде я хочу собрать всех виднейших людей от народа, чтобы объявить им о моем решении.
Как Рольф Пешеход сказал, так он и сделал. Под вечер он собрал два десятка самых влиятельных из числа своих воинов. На верность некоторых из них он мог положиться, но про других знал, что им доверять не приходится. Прежде всего надо было считаться со Скирниром Рыжим, который, само собой, тоже был приглашен на собрание. Чтобы дать понять родичу, что его происки не остались втайне, Рольф, когда он вошел в шатер, отвел его в сторонку и прошептал на ухо слова, от которых рыжий великан лишился дара речи.
— Я хотел благодарить тебя, Скирнир, — сказал вождь совершенно серьезно. — Благодаря тебе я убедился, что моя жена мне верна. Поверь, я еще смогу тебя отблагодарить.
Скирнир понял иронию своего родича и затем во весь вечер уже не раскрывал рта.
— Товарищи мои! — начал Рольф. — Я собрал вас, чтобы объявить вам о моем решении. Я подпишу с королем Карлом священный договор, по которому Франция уступит нам епископства Руана, Эврё и Лизьё. Эта земля, что простирается от Эпты до моря, будет носить имя Норманнии — земли людей Севера.
Рольф немного переждал. На большинстве лиц засияли широкие улыбки. Но вождь знал, что дальнейшее, пожалуй, встретят не так хорошо.
— Взамен, — продолжал он, — мы обязуемся не нападать на французские войска и защищать наши земли от вторжений других народов Севера. Кроме того, мы получим землю, чтобы брать себе добычу, — Бретань.
Рольф опять сделал паузу как раз тогда, когда все ждали, что он сейчас заговорит о том, чего все боялись. Он опять оглядел членов собрания и продолжил речь:
— Мы обязуемся также принять веру этой земли — веру в Христа. Это наше обещание — непременное условие, чтобы нам уступили землю Норманнии.
На сей раз среди знатных норманнов послышался шум. Это движение было ничуть не похоже на поддержку слов вождя. Рольф хорошо знал своих воинов. Он закончил речь, чуть приметно понизив голос:
— Однако никто не может требовать от человека отречься от своей веры. Мы почитаем многих богов. Может быть, они мирно уживутся и с тем, кому теперь нам велят поклониться. Каждый сам рассудит, как он сможет остаться верен богам наших предков и приспособиться к обычаям своей новой земли.
Лис… Чудовищно хитрый лис — вот какой образ тотчас возник в уме Скирнира, когда он выслушал своего родича. Он кинул кость французам, не требуя невозможного от своего народа. Как говорит норманнская пословица, этот черт в человеческом облике оставил довольными и рыбу, и рыбака. Перед его хитростью оставалось только склонить голову. До поры до времени.
Книга десятая
Никогда еще городок Сен-Клер-на-Эпте не видал такого блеска. Несколько дней назад двор французского короля прибыл сюда и занял все поместья, фермы и жилые дома в округе. Флигель маленького местного замка убрали для приема государя. Королевские войска зорко следили за тем, чтобы в округе не оставалось бродяг и разбойников, которыми кишели эти места.
Кое-кто из деревенских жителей, услышав, что придут люди Севера, перепугался и решил бежать, бросив дома и щедрые, залитые в эту пору водой, луга. Городок наполнился недовольными дурным ночлегом вельможами, угрюмыми солдатами и церковниками из других епархий. Его стало не узнать.
Викинги появились перед Сен-Клером накануне подписания договора. Роллон постарался, чтобы его войско выглядело такой же свитой важного франкского сеньора, как и у всех прочих. Те, кто боялся увидеть страшную орду людей с топорами в рогатых касках, перевели дух. Сразу было видно, что норманны облачились в одежды для новой жизни.
Настал долгожданный день, и люди Севера увидели предзнаменование в стае воронов, с карканьем летавшей вокруг крыш домов и церковной колокольни. Но зачем явились птицы Одина: благословить или осудить предстоящий договор? Каждый толковал знак богов по-своему.
Церемония вассальной присяги должна была поразить воображение. Карл III уселся на деревянном помосте под бархатным навесом с королевскими гербами. Вокруг него стояли первые лица двора и духовенства. Роберт Нейстрийский, стоявший у истока переговоров, с трудом скрывал радость, а Эрве, архиепископ Реймсский, стоял с бесстрастным лицом. Королю Карлу было, кажется, не по себе. Как обычно, он не был уверен в своих решениях и боялся, как бы враги не нашли в них нового повода поднять на него оружие.