Вильгельм I и нормандское завоевание Англии

Барлоу Фрэнк

Главные ленные пожалования проводились постепенно в период между 1066 и 1072 гг. Из-за отсутствия статистических данных и стремления в любом случае остаться в выгоде у Вильгельма не могло быть генерального плана действий, но тем не менее ему все же удалось разрушить английские порядки и насадить нормандские. Вместо крупных пограничных графств он создал небольшие графства-марки. Кольцо, идущее по границам Нормандии и составленное из графств Понтье, Омаль, Вексен, Эвре, Беллем и Мортен, нашло в Англии отражение в виде аналогичной системы графств Кент, Корнуолл, Герефорд, Шрусбери, Честер, Нортумберленд, Ричмонд и Норфолк. Вильгельм пожаловал эти фьефы самым преданным соратникам. На первом этапе Одо Байеский получил Кент, граф Бриан Бретонский — Корнуолл, Гильом Фиц-Осборн — остров Уайт и Герефорд. Около 1071 г. Рожер Монтгомери, владевший Арундельским замком и городком Чичестером, стал эрлом Шрусберийским. В начале 1070 г. титул эрла был пожалован фламандцу Гербоду, ранее получившему значительную часть Мерсии и город Честер, однако он отказался от этой хлопотной должности, и в 1071 г. эрлом Честерским вместо него стал нормандский барон Гуго Авраншский. Что касается Алана Рыжего, графа Бретонского, брата Бриана, то не позже 1086 г. в его владение перешел Ричмонд, а его преемниками стали по очереди два других его брата, причем сын последнего из них получил титул эрла не позднее 1136 г. Нортумберленд и Норфолк, созданные на землях бывших Нортумбрии и Восточной Англии, остались во власти местных феодалов: в Норфолке англичанин бретонского происхождения Ральф де Гаэль сменил Гирта, а эрлом Нортумберлендским в 1072 г., после ряда неудачных назначений, стал Вальтоф, эрл Хантингдонский и Норттгемптонский, сын служившего еще Кнуту эрла Сиварда, впоследствии женившийся на племяннице Вильгельма Юдифи. В 1075 г. оба вышеупомянутых эрла и, возможно, Бриан Корнуоллский были подвергнуты опале. Очевидно, в Норфолке должность так и осталась вакантной, а вот с Нортумбрией, где происходили волнения и существовала угроза со стороны Шотландии, Вильгельму пришлось помучиться. Сначала он назначил туда лотарингца Вальхерия, нового епископа Даремского. После убийства Вальхерия в 1080 г. позволение испытать себя в той же должности получил нормандский рыцарь Обри. Когда же и он быстро сдался, добиться успехов там, где не повезло другим, сумел Роберт Маубрейский, племянник епископа Кутанского.

Вильгельм намеренно сделал так, чтобы в руках владельцев новых пограничных оноров были сосредоточены крупные земельные владения. Каждый такой эрл или сеньор был обычно крупнейшим землевладельцем в одном из центральных графств и иногда чуть ли не единоличным королевским держателем. В других областях Вильгельм, как правило, жаловал новому бенефициарию земли одного или нескольких прежних владельцев-англичан, так что сеньоры пограничных территорий обладали подобными имениями и в других частях королевства. В результате такого распределения появились феодалы с фьефами, разбросанными по всей стране. Такую систему иногда считали неудобной, однако она закрепилась и лишь все более совершенствовалась благодаря обмену землями или субарендаторству феодальных владений.

Если мы обратимся к «Книге Страшного суда», дающей список главных держателей земли, т. е. тех, кто получил свои феоды непосредственно от короля, в каждом центральном графстве, то мы сможем насчитать около 300 светских владельцев. Это те, кого Вильгельм вознаградил до 1086 г. Обширные владения были лишь у избранных — наиболее приближенных к королю лиц. Их можно разделить на две основные группы — те, кто получил пэрское имение, и все остальные. Всего чуть больше сотни этих феодов были впоследствии признаны баронствами, а их владельцы — баронами короны; другие же принадлежали дворянам менее высокого ранга.

У каждого барона, получившего феоды от Вильгельма, были родственники, друзья и сторонники, ожидавшие вознаграждения, а некоторые из этих материально зависимых лиц, в свою очередь являясь сеньорами со своими вассалами, сосредотачивали в своих руках обширные владения. В «Книге Страшного суда» приводятся имена главных держателей земли и их непосредственных вассалов из каждого графства. Вполне возможно, что здесь записаны имена большинства иноземцев, получивших земельные пожалования. Однако сосчитать субарендаторов чрезвычайно трудно, так как у многих из них были очень распространенные имена, но не было фамилий; поэтому одного человека, получившего земли от нескольких сеньоров в одном единственном графстве, а также земли от того же самого или других сеньоров в нескольких графствах, вполне могли внести в список несколько раз.

Чтобы получить некоторое представление о том, кто завладел английскими землями, рассмотрим одно из центральных графств. В качестве примера может послужить Девоншир — крупное графство, которое быстро покорилось захватчикам и не подверглось разорению; кроме того, оно являлось частью графских владений Гарольда, поэтому, несмотря на смену хозяев во всех крупных имениях, сама структура, судя по всему, осталась неизменной. Итак, в записях об этом графстве перечисляется 53 главных держателя земли. Менее половины из них являлись баронами, а остальные — духовными лицами, тэнами и сержантами ^{13} . Восемь наиболее влиятельных баронов — например, Гуго Авраншский, эрл Честерский, его будущий зять Гильом д'Э, второй сын Роберта, графа д'Э, и Ричард Фиц-Жильбер (граф Брионнский), сеньор Клера (в Суффолке), — обладали в Девоне лишь небольшими земельными участками. Другие же имели в этом графстве обширные поместья, но основные земли этих баронов были не в Девоне — тут можно упомянуть, например, Жоффруа Маубрейского, епископа Кутанского, Роберта, графа Мортенского, Гильома Фалезского и Готье де Дуэ. Только у нескольких феодалов главные поместья находились в Девоне — среди них были Балдуин Фиц-Жильбер, шериф Девона и брат Ричарда Фиц-Жильбера, Гильом Капра, Роберт д'Омаль и бретонец Жюэль де Тотн. Фактически землями в графстве владело не больше пятнадцати человек, имевших вес не только в Девоншире, но и во всей стране, и только двое из них — Жоффруа Кутанский и Роберт Мортенский — принадлежали к числу самых высокопоставленных сановников королевства. Большинство из них часто находилось за пределами графства, и вполне вероятно, что самым могущественным и влиятельным лицом здесь являлся шериф (виконт) Балдуин, родственник короля.

Количество иноземных субарендаторов в этих баронских поместьях составляет примерно 140 человек — явно кого-то из них посчитали дважды. Пожалования землей повсюду значительно отличались друг от друга. Некоторые крупные феодалы, такие как эрл Гуго, вообще не отдавали никому ни одного из своих небольших поместий в Девоне. Епископ Кутанский и граф Мортенский передали свои имения одному крупному держателю-вассалу и нескольким мелким (9 и 14 соответственно). Шериф Балдуин почти поровну распределил феоды между 24 вассалами. Также можно отметить, что почти во всех поместьях в числе держателей, являвшихся одновременно вассалами и сеньорами, были англичане, сохранившие владения еще со времени правления Эдуарда или же получившие феоды сравнительно недавно.

Сделать приблизительный подсчет иноземцев, поселившихся в Англии с 1066 по 1086 г., на основе данных «Книги Страшного суда» крайне тяжело. Иноземцев, получивших пожалование английскими землями, было, вероятно, примерно полторы тысячи. Следовательно, их общий приток составлял, возможно, от 5 до 10 тыс. мужчин и женщин. Может быть, эти цифры занижены, так как следует помнить о том, что эти поселенцы, если не считать иноземных священнослужителей, горожан и купцов, были в основном людьми высокого происхождения — преимущественно дворянами, которые привезли с собой вассалов, слуг и челядь. Общее население страны на то время оценивают в пределах 1–2 млн человек, однако в результате Нормандского завоевания это число наверняка на какое-то время сократилось, ведь новые поселенцы вряд ли могли возместить людские потери англичан, понесенные вследствие сражений, голода и болезней.

Король щедро раздавал своим приближенным фьефы, а те в свою очередь наделяли землей своих людей. Каждому предоставлялась возможность получать с поместий доходы благодаря ренте, повинностям и юридическим полномочиям — в общем, всем правам, которыми обладали прежние сеньоры. Традиционной стоимостью земли (в «Книге Страшного суда» — «valuit» ^{14} ) была сумма, которую управляющие, арендаторы и откупщики обычно выплачивали эконому сеньора. Из-за опустошений, причиненных в 1065–71 гг., пошлины не всегда можно было собрать в полном объеме, поэтому фактическая стоимость (в переписи — «valet» ^{15} ) могла быть ниже. С другой стороны, часто были и такие землевладельцы, которые могли взимать просто грабительскую арендную плату, иногда даже постоянно повышая ее. Если мы рассмотрим обстоятельства, при которых жаловались имения, то мы должны будем признать, что их раздача во многом напоминала лотерею. Перечисляя некоторых крупнейших бенефициариев, Ордерик Виталий, из-за своего англо-нормандского происхождения относившийся ко всему этому двойственно, отмечает, что Вильгельм из самых ничтожных нормандских солдат сделал «трибунов» и «центурионов». С другой стороны, в драматическом описании событий 1075 г. тот же самый летописец вкладывает в уста мятежных графов полные горечи слова о том, что Вильгельм не вознаградил надлежащим образом тех, кто помог ему осуществить завоевание; что этот неблагодарный человек обманул тех, кто проливал свою кровь у него на службе; и что раненым ветеранам он дал неплодородные и опустошенные войной участки, а после того как они восстанавливали эти земли, иногда даже забирал их обратно. Хотя эти обвинения и противоречивы, но они показывают следующее: среди тех, кто верил, что у них есть право на получение награды, вероятно, были и завистники, и недовольные.

Как мы видим, в стране существовала напряженность, но она не затрагивала саму устоявшуюся экономическую систему, сохранявшую стабильность. Свидетельств того, что новые сеньоры проводили коренные преобразования, у нас нет. Поначалу, конечно, был распространен произвол: землевладельцев изгоняли, чтобы отдать их феоды новоприбывшим или же чтобы построить на этих участках усадьбы или замки; помимо этого, можно отметить случаи посягательств на чужие поместья, неправильного понимания староанглийских принципов феодального землевладения, а также нерадивости и грубости со стороны чужаков, неуверенных в своих правах и часто презиравших местное население. Однако, устроившись на новом месте, эти держатели земли не имели особых причин нарушать порядки, перенятые от англичан. Они стали богаче, чем когда-либо; обладатели крупных поместий большей частью не жили в своих новых владениях; и, кроме того, в самом начале у них, вероятно, не было ни желания, ни времени, ни знаний для того, чтобы вмешиваться в хозяйственные дела. Любой из них мог потребовать от своих откупщиков и управляющих, чтобы они предоставили рабочую силу для постройки замка или усадьбы, или назначить более высокую ренту. Однако только самые непреклонные и безжалостные могли упорствовать в своих требованиях, если им говорили, что земля не может дать больше, или если они наталкивались на пассивное сопротивление жителей деревень. После всех подобных беспокойств сельские общины, имевшие своего священника и судью, и небольшие деревушки во многом продолжали жить так же, как и раньше, соблюдая прежние обычаи. Вильгельм — возможно, под влиянием нормандских священнослужителей — не приветствовал систему рабского труда, и после завоевания статус раба в поместьях постепенно исчез. Однако в 1086 г. рабов в Англии было еще очень много.

Итак, нижний уровень экономической системы королевства характеризовался значительной преемственностью. Однако сословие землевладельцев, как мы видим, подверглось немалым изменениям. По подсчетам, сделанным согласно переписи «Книги Страшного суда», в 1086 г. примерно пятую часть английских земель составляли королевские владения, четверть принадлежала церкви и половина находилась в руках главных держателей королевских земель. Что касается английских землевладельцев, которые занимали низшую ступень на общественной лестнице, то их очень часто лишали владений. Представляется немыслимым, что эта стремительная и масштабная замена англо-датской знати французской аристократией не привела к социальным, правовым и экономическим переменам, однако из-за отсутствия точных сведений этот вопрос так и остается противоречивым и неясным.