Вильгельм Завоеватель
Шрифт:
— Но никакой осады не было? — прервал его рассказ Эдгар.
— Нет, ни осады, ни штурма, — смеясь, ответил Рауль. — Кажется, это можно было назвать триумфальным шествием. Уверяю тебя, что к тому моменту, как мы подошли к городу, горожане уже разобрались, что за люди эти командиры Вальтера. Они послали к нам навстречу своих представителей и, когда убедились, что мы уже близко и поддержим их, выгнали лорда Майена и ему подобных из города. Вильгельм же въехал на своём боевом коне через центральные ворота, и народ, приветствуя его, бросал на дорогу цветы.
— Они приветствовали
— Будь уверен, они горячо желали, чтобы мы пришли. Ты не видел Вальтера Мантского и его людей. Жители Майена стонали от них, когда мы пришли отстаивать свои права. И все знают, что Вильгельм — настоящий правитель.
Эдгар покачал головой:
— Да, но всё же... Ну а что было после вашего триумфального шествия?
— Мы отправились из Ле-Мана в Майен и поняли, что этот город выдержит любой штурм, любую осаду. Тогда мы решили поджечь его.
— Так же, как и в Мортемере?
— Да, но на этот раз задача была куда труднее. Все говорили, что Майен невозможно захватить, так хорошо он защищён. Мы взяли его за полдня.
Громкий крик «ура» заставил их прервать разговор. В ближайших кустах послышался шум драки, и через минуту молодой Роджер Фиц-Осберн, старший сын Вильгельма Фиц-Осберна, выскочил на тропинку; за ним вдогонку бросился крепкий и шустрый мальчуган, наследник Нормандии.
Роджер остановился, увидев двух мужчин, прогуливающихся по саду, Роберт же, не замедляя шага, с криком бросился им навстречу:
— Привет, Рауль! А ты знаешь, что отец привёз сюда мою нареченную невесту? Её зовут Маргарет. Но конечно же ты знаешь. Она станет моей женой. — Он встал перед Раулем и, задрав голову кверху, дружески улыбнулся.
— Желаю вам счастья в браке, милорд, — сказал Рауль. — Вы уже видели леди Маргарет?
— О да! — ответил Роберт. Он стоял, широко расставив ноги, как взрослый мужчина. — Маргарет старше меня, но она такая хрупкая и бледная, что это почти не заметно. Мама говорит, что её будут воспитывать вместе с моими сёстрами, но Аделине это не нравится, поскольку Маргарет станет куда более значительной фигурой, чем она; к тому же сестра завидует: ведь граф Герберт умер и у неё теперь нет жениха. Что же касается Маргарет, то я, конечно, сказал Аделине, что следует относиться к ней с почтением, потому что она станет моей женой, а я после смерти отца буду герцогом Нормандии. — Он начал пританцовывать от радости. — А когда я стану герцогом, то каждый день превращу в праздник и Роджер будет моим сенешалем. Мы станем целыми днями охотиться и сражаться на рыцарских турнирах.
— Ну а пока, — прервал его Эдгар, — мне кажется, вы сбежали от своего воспитателя, мой маленький лорд, и очень скоро вам за это достанется.
Роджер, который продолжал застенчиво жаться позади, трусливо улыбнулся, но Роберт лишь тряхнул головой и сказал:
— Да, вполне возможно. Теперь, когда мой отец вернулся домой, я знаю, что мне не избежать наказания. Как бы мне хотелось, чтобы он снова уехал на какую-нибудь войну.
Рауль лишь усмехнулся:
— Вы говорите глупости. Как поживают ваши братья? Они, вероятно, как и вы, сильно подросли с тех пор, как я в последний раз их видел.
— У них всё в порядке, — ответил Роберт. — Вильям всё ещё слишком мал и глуп, а Ричард должен бы быть с нами, но он так медленно бегает, что не может угнаться за мной и Роджером.
— Это не очень хорошо с вашей стороны — убегать от него, — заметил Эдгар.
— Мне кажется, я слышу его шаги, сеньор, — решился сказать Роджер. — Мы и не думали убегать от него, но, понимаете, мы играли в догонялки.
— Что до меня, — откровенно заявил Роберт, — я бы с удовольствием потерял Ричарда. Плевать мне на него! Он ещё глупее, чем рыжий Вильям.
Из-за кустов послышался плач Ричарда. Вскоре показался и он сам, худенький ребёнок с такими же светлыми локонами и бледным лицом, как и у его матери. Увидев своего брата, он тут же набросился на него:
— Я ненавижу тебя, Роберт! Ты спрятался от меня! Я всё расскажу отцу, и тебя накажут.
— Тебя тоже, если ты признаешься герцогу, что мы сбежали с занятий, — ответил Роберт. Он снова начал пританцовывать, схватившись за накидку Рауля. — Как бы я хотел, чтобы латыни не было вовсе! Я бы только и делал, что учился рыцарскому мастерству и катался верхом на лошади.
— Ты никогда не сможешь ездить верхом так же хорошо, как я, ведь у тебя короткие ноги! — закричал Ричард. — Сеньор Рауль, отец говорит, что Роберта будут звать коротышкой, потому что у него такие короткие...
Больше он ничего не успел сказать. С яростным криком: «Болван!» — Роберт накинулся на него, и они покатились по траве, сцепившись, как две дикие кошки.
Эдгар одной рукой оттащил Роберта и крепко сжал его, хотя тот и продолжал брыкаться и размахивать руками.
— Клянусь, Рауль, это истинные сыны Сражающегося Герцога... — проговорил Эдгар, не обращая внимания на сопротивление маленького наследника. — Ну, хватит, милорд! Всем этим криком вы лишь привлечёте внимание ваших воспитателей.
Так и случилось. Наблюдая за тем, как мальчиков под эскортом уводили во дворец, Эдгар сказал:
— Герцог воспитал такого наследника, который, как мне кажется, нанесёт ему жестокий удар. Роберт уже сейчас не ладит с ним.
Эти слова были сказаны полушутливым тоном, но в них заключалось куда больше правды, чем думал Эдгар. Из всех детей первенец Роберт, на которого, предполагалось, герцог должен был возлагать все свои надежды, был больше других удалён от отца как по духу, так и по уму. Роберт, будучи очень импульсивным ребёнком, не терпел никаких ограничений; для него стало настоящей трагедией, что его отец был властным и жёстким человеком.
Роберт многое унаследовал от матери, и это сделало его практически неуправляемым, и, кроме того, из-за природного упрямства он не желал придерживаться установленной дисциплины. Мать обожала его и всегда, когда могла, старалась укрыть его от гнева герцога Вильгельма. Очень рано Роберт начал считать герцога тираном и боялся его. Но маленький лорд был сыном Матильды и всегда мог укрыться за её благосклонностью как за неприступной стеной, чем десятки раз в неделю вызывал недовольство Вильгельма.