Виноградник Ярраби
Шрифт:
— Он совершенно очарователен, — вставила миссис Эшбертон. — Совершенно очарователен! Настолько хорош, что его можно повесить в зале Королевской академии в Лондоне. Не понимаю, почему мистер О’Коннор не живет в Англии — там он мог бы нажить состояние на портретах герцогинь.
— Сегодня он рисовал черных лебедей на озере, — заметила Юджиния. — Вы должны показать свою работу миссис Эшбертон, Мистер О’Коннор.
— Это он может сделать попозже, — сказал Гилберт. — Мне кажется, дорогой мой, вам все-таки нравится мое вино. Должен признаться, я был бы оскорблен, если бы вы покинули Ярраби, не будучи в состоянии со знанием дела говорить о наших винах. Вам не кажется, что этот сорт получше французского бургундского?
— Боюсь, на этот вопрос я ответить не могу, мистер Мэссинхэм. Я не пью вина, о чем уже говорил.
— Ну, начать никогда не поздно. Таков мой девиз. И у меня припасен кое-какой сюрприз для вас. Бутылка бренди «Наполеон», которую я придерживал для подходящего случая.
— Но почему вы считаете данный случай подходящим? — резко спросила Юджиния.
— Так ведь мы вывесим на обозрение ваш портрет, милочка, — сказал Гилберт, глядя на нее блестящими ласковыми глазами. — Разве может представиться другой, более важный случай?
После окончания обеда Гилберт, невзирая на все протесты, настоял, чтобы портрет снесли вниз. Когда картину поставили перед ним, он долго смотрел на нее.
Наконец он произнес:
— Сходство уловлено замечательно. Я заплачу вам условленный гонорар, О’Коннор, и еще пять гиней сверх того.
— Мне не нужно ничего, кроме гонорара, — натянутым тоном возразил Колм.
— Как вам будет угодно. Но по крайней мере выпейте со мной еще стаканчик бренди.
— Благодарю вас.
— Я так и думал, что вы согласитесь. Для портрета есть только одно подходящее место — над камином в гостиной. Давайте посмотрим, как он будет там выглядеть.
— Гилберт, он ведь еще без рамы, — начала возражать Юджиния.
— Раму можно сделать потом. Я уверен, что мистеру О’Коннору захочется посмотреть, какое впечатление будет производить портрет, когда займет свое место.
Юджиния заметила, что Колм успел проглотить весь бренди, налитый ему Гилбертом. Глаза его потемнели и затуманились, и в них появилось смешанное выражение восторга и отчаяния. Однако впервые с той минуты, как они сели за стол, он начал улыбаться. Взяв в руки портрет, Колм возглавил процессию, направившуюся в гостиную.
Установив картину на каминной полке, он немного отошел назад, чтобы внимательно рассмотреть собственное произведение, при этом неловко споткнулся о табурет и упал назад, на кушетку. Еще большую неловкость вызвало то, что художник начал громко хохотать.
— Под этим углом он, по-моему, выглядит лучше, миссис Мэссинхэм. Подойдите, сядьте рядом со мной и полюбуйтесь на себя, увековеченную для потомства. Вот вы, прекрасная представительница пионеров, не побоявшаяся дикой местности и принесшая изящество и цивилизацию в страну, отчаянно нуждающуюся в обоих этих качествах.
Юджиния бросила быстрый взгляд на свое изображение и подумала: какие бы новые чувства ни выражали ее глаза после сегодняшнего дня, такой безмятежной, как на портрете, она уже не будет никогда.
Миссис Эшбертон громко выразила свой восторг, а Гилберт, критически склонив голову набок, снова заявил, что он доволен. Написать портрет было отличной идеей.
— Плотник, который соорудил каминную полку, украшенную резными изображениями кистей винограда и переплетающихся листьев, теперь сможет смастерить раму для картины. Он ловкий малый, к сожалению, оступившийся в самом начале своей карьеры. Но кто не совершает в жизни той или иной ошибки? — спросил Гилберт дружеским тоном, нагибаясь за бутылкой бренди.
— Ив самом деле — кто? — сказал Колм, протягивая ему свой бокал. — Рад, что вы так хорошо все понимаете, дорогой мой. Вначале вы показались мне довольно скучным человеком, всецело поглощенным этим вашим виноградником. Впечатление было такое, что его вы любите больше, чем собственную жену.
Язык у него начал немного заплетаться. Бокал покосился — вино того и гляди прольется.
— Аланна... миссис Мэссинхэм, куда вы уходите?
— Наверх, — сказала Юджиния. — Я устала. Надеюсь, вы все меня извините.
— Конечно, идите, милочка, — весело сказал Гилберт. — Я сам скоро поднимусь и попрошу миссис Эшбертон занимать нашего гостя.
Миссис Эшбертон закатилась кудахтающим смехом. Она тоже не держалась на ногах и свалилась в кресло.
— Мы с мистером О’Коннором поговорим о вине. Разве это не замечательно, Гилберт, что нам удалось его переубедить и он теперь не находит, что это такая уж скучная материя?
Юджиния подобрала юбки и бегом кинулась вверх по лестнице. Она не могла ни минуты больше присутствовать при этой ужасной сцене. Быть может, она бросила Колма на произвол судьбы. Но как она могла не бросить того, кто забыл о самом ее существовании? Что она могла бы сделать, оставшись? Разве что вырвать у него из руки бокал с бренди, но он попросту весело рассмеялся бы и налил себе другой.
«Bemittance man», паршивая овца, которой семья дает деньги, только бы он жил подальше и не компрометировал родных. Гилберт произнес это несносно уверенным тоном. А ведь она никогда бы не поверила. Колм был обаятелен, тонок, умен, умчался от одиночества и тоски по родине — все это так. Но на нем не было черного пятна. Юджинии казалось, что сердце у нее разорвется.
Она еще не начинала раздеваться, когда в спальню вошел Гилберт.
— Как, вы еще не в постели? Поторапливайтесь, милочка. Я устал. Мне хочется поскорее погасить свечи.
Юджиния направилась к звонку, но Гилберт запротестовал:
— Нет, не звоните Фиби. Я сам помогу вам раздеться.
Почувствовав, как пальцы мужа нащупывают шпильки в ее волосах, Юджиния резко рванулась в сторону:
— Не прикасайтесь ко мне!
Он притворился удивленным:
— Уж не сердитесь ли вы на меня? Но ведь я говорил вам, что этот парень пьет.
— Только потому, что вы заставили его пить. Вы все время ему подливали.
— Но я ведь не лил вино ему в глотку. Это он делал сам, и весьма охотно. Я вовсе не так жесток, как вы думаете. Он все равно сорвался бы рано или поздно. С этими пьяницами всегда так бывает. Я должен был вам это продемонстрировать, прежде чем вы начнете принимать его поэтичные слова всерьез. — Он повернул ее лицом к себе. — Надеюсь, вы не принимали его всерьез, а? Уехать вот так на озеро, не сказав никому ни словечка! Я здорово приревновал. Вы меня осуждаете? Полноте, ну к чему такой трагический вид? Этак я начну думать, что он и в самом деле вам небезразличен. К утру парень проспится. Он и выпил-то всего полбутылки бренди, хотя я уверен, что его обычная порция — целая бутылка.