Виноградник Ярраби
Шрифт:
Но вообще-то с Юджинией все будет в порядке. Ведь как-никак у нее остался сын и она еще может иметь детей.
Просто нужно дать ей время опомниться, и крайняя неприязнь к винограднику тоже смягчится. Просто ей надо было возложить на что-то вину за случившееся.
Собственно говоря, Юджиния собралась с духом и все-таки извинилась перед Гилбертом за необдуманные и несправедливые слова. В ее горе виновато не его вино, а ее собственная безграничная любовь к малютке. То, что она смела питать столь невероятно сильное чувство к чему бы то ни было, вызывало у нее ощущение вины.
Гилберт был уверен, что в конце концов она избавится от этих нездоровых мыслей, и все-таки очень тревожился за нее. В чем-то он вел себя по отношению к жене не так, как следовало. Но в чем именно? Он был хорошим мужем, щедрым и более терпимым, чем большинство мужей. Он вынужден был положить конец этим глупостям с ирландцем, но то было давным-давно. Он понимал также, что жена его отличается чрезмерной чувствительностью, но он сам достаточно из-за этого натерпелся. Бывали моменты после рождения девочки, когда ему казалось, она вот-вот дастся ему в руки. Хоть Юджиния не кидалась с жаром в его объятия, но по крайней мере и не сторонилась его, как прежде. В глазах ее часто сверкал теплый веселый смех. И вот тут произошла эта проклятая трагедия, и она отдалилась так сильно, словно переселилась на какую-нибудь холодную звезду.
Терпи — таков был совет Фила Ноукса. Но Гилберту надоело, он устал терпеть.
Наступил тысяча восемьсот тридцать третий год. Ссыльные продолжали прибывать все более многочисленными партиями. Корабли, несшие на борту причудливое смешение из ссыльных, закованных в кандалы, овец, коз, свиней, индюшек, уток, голубей и нигде не заявленный груз — крыс и тараканов, отплывали из Портсмута, а спустя три-четыре месяца входили с сиднейскую гавань. С трепещущими на ветру парусами они являли собой красивое зрелище. Рассматривать же с более близкого расстояния их не стоило. Груз ужасающим образом портился в дороге. Уцелевшие человеческие существа мало походили на нормальных людей — одна кожа да кости, волосы, в которых кишмя кишели паразиты, гнилые зубы, тела, подточенные всевозможными болезнями, трудно было найти среди них здорового мужчину или женщину, способных выдержать нормальный рабочий день.
Однако условия жизни в колонии улучшились. Теперь, когда овцеводство и производство зерна были налажены, в продуктах недостатка не было. После нескольких недель, проведенных на берегу, заключенных, не совершивших таких преступлений, за которые их следовало отправить на угольные копи в Ньюкасл, можно было нанимать на работу.
Из числа прибывших с последним кораблем Гилберт, нуждающийся в дополнительных рабочих руках для Ярраби, выбрал одного четырнадцатилетнего мальчика. Ему понравилось лицо парнишки, выражавшее упорство и мужество. Несколько недель хорошего питания укрепят тело изможденного подростка. Пусть мяса на его костях сейчас маловато, зато кость широкая. Звали мальчика Джемми Макдугал. У него была грамотная речь, так как, по его словам, его мать была женщиной с образованием. Она научила его читать и писать. Но отец любил выпить и отбирал деньги, что мать зарабатывала стиркой, и те жалкие гроши, которые приносили домой Джемми и его сестра, работавшие на прядильной фабрике. В результате в доме вечно было нечего есть, и в конце концов Джемми начал воровать. Понемногу — каравай хлеба, булочку, яблоки, кусок рыбы, как-то раз целую курицу. Он таскал только еду, которая была необходима им всем, чтобы выжить. Парнишка наловчился и занимался этим целых шесть месяцев, прежде чем его поймали.
Джемми не повесили. Сказали, что для такого наказания он еще слишком мал. Вместо этого его сослали, и теперь он не знает, что с его родными. Наверное, так никогда и не узнает.
Однако он был еще слишком молод, чтобы долго предаваться скорби. Гилберт заметил, как сверкали глаза Джемми, когда он окидывал взглядом бескрайние просторы. Он понимал, что мальчик испытывает те же чувства, какие испытывал и он, впервые увидев новую страну, — он был повергнут в благоговейный трепет, ослеплен и невероятно взволнован.
Итак, он захватил мальчика в Ярраби и велел Тому Слоуну по-отечески за ним приглядывать. Быть может, им удастся сделать из него человека. Во всяком случае, подросток получит какой-то шанс выбиться в люди.
Какого раз, вскоре после этого, Гилберт, находившийся в винодельне и укладывающий на специальные полки десять галлонов кларета, почувствовал, что за ним следят чьи-то глаза. Резко повернувшись, он увидел скрывающегося в тени мальчика. Поняв, что его заметили, Джемми по-кошачьи мягко задвигался.
— Стой, — резко скомандовал Гилберт.
Мальчик осторожно повернулся к нему.
— Не бойся. Я не буду тебя бить. Ты зачем сюда пришел? Украсть что-нибудь?
Мальчика передернуло. Он гордо вскинул подбородок:
— Нет, сэр!
— А тогда зачем?
— Я просто смотрел. Я хочу научиться.
— Делать вино?
— Да, сэр.
— Тебе это интересно, да?
Мальчик порывисто шагнул поближе к Гилберту:
— Я наблюдал за тем, как вы наполняете бутылки. Вы не наливаете их до самого верха.
— Да, это делается специально. Надо, чтобы в бутылке оставалось немного воздуха — ровно столько, сколько требуется. Если его будет слишком много, вино прокиснет, если слишком мало — ему нечем будет дышать. Пробка должна быть прочной, а бутылки надо держать в лежачем положении. Поди сюда, я тебе покажу. Водянистые слабые вина я продаю сразу же, но те, что изготовлены в удачный год, как, например, вина из прошлогоднего винограда, у которых красивый рубиновый цвет и хороший букет с еле заметным терпким привкусом, предназначаются для долгого хранения.
— А как долго вы их держите в бочках, сэр?
— Это вино простояло в бочке два года. Теперь у него есть свой букет. Хочешь понюхать?
— Да, сэр.
Гилберт налил в стакан немного вина, поднес его к носу, а потом передал Джемми, который позабавил и обрадовал его тем, что старательно подражал каждому его движению.
— Замечательное вино, сэр.
— Откуда ты знаешь?
— Оно хорошо пахнет.
— Ты прав, это хорошее вино — «Ярраби-кларет». Пройдет года четыре, и оно появится на столе у губернатора. Ну ладно, раз уж ты тут, можешь мне немного помочь. Я хочу, чтобы вон те бутылки и пробки были как следует вымыты. Мыло употреблять нельзя. Когда вино налито в бутылку, я загоняю пробку в горлышко деревянным молотком. Вот так, гляди. Рука, которая держит бутылку, всегда должна быть в перчатке. Потом окуни горлышко в расплавленный сургуч и наложи штамп Ярраби. Все понял?
— Да, сэр.
— Ну тогда приступай к мытью бутылок. А когда захочешь в следующий раз сюда прийти, попроси разрешения.
— Простите меня, сэр, если я что-то сделал не так.
— Ничего, ничего, если тебе и в самом деле интересно, ты можешь оказаться полезным. Запах винодельни не всем по душе. Моя жена находит его тошнотворным.
Мальчик недоверчиво вытаращил на него глаза. Гилберт невольно снова рассмеялся, на этот раз с веселой снисходительностью. Парень хорошо говорит; может, это очень неплохая идея — вырастить ученика, кого-то, кто мог бы взять на себя основные функции, если хозяин по какой-то причине не сможет вести дела так, как того требуют строгие правила виноделия. Мальчик сказал, что умеет писать; в таком случае он научит его вести инвентарную книгу. Можно начать сегодня следующей записью: «На полки уложено десять галлонов кларета, изготовленного в 1832 году. Тридцать галлонов муската, произведенного в апреле, повернуты другой стороной...»