Виргинцы (книга 1)
Шрифт:
в собственный дом в Ричмонде, Виргиния.
Дом миссис Блай, Променад, Танбридж-Уэлз,
25 августа 1756 года.
Милостивая государыня дражайшая матушка!
Ваше милостивое письмо от 20 июня, посланное в Бристоль мистеру Трейлу, было переслано мне без замедления, и я от всей души благодарю вас за доброту и ласку, с какой вы преподали мне благие советы, а также за весточку из милого сердцу дома, который я не стал любить меньше, побывав в английском доме наших предков.
Я отослал вам письмо с последним ежемесячным пакетботом, уведомляя мою досточтимую матушку о небольшом несчастье, случившемся со мной по дороге сюда, и о добрых друзьях, которые я нашел и которых меня приютили. С тех пор я получил много удовольствия и от превосходной погоды, и от здешнего прекрасного общества в завел много друзей среди нашей аристократии, каковыми знакомствами, полагаю, вы не будете огорчены. Среди этих знатных вельмож я йогу упомянуть прославленного графа Честерфилда, бывшего прежде послом в Голландии и вице-королем Ирландии, а также графа Марча и Рагле-на, каковой станет герцогом Куинсберри после кончины его светлости, и ее светлость герцогиню, прославленную красавицу времен королевы Анны: она вспомнила, что знавала тогда при дворе моего деда. Эти и другие столь же знатные особы посещают ассамблеи моей тетушки, и в этом многолюдном городке нигде не бывает столь многолюдно, как на ее собраниях. Кроме
Благодарю мою досточтимую матушку за ее сообщение о том, что мистеру Трейлу поручено выплатить мне 52 фунта 10 шиллингов, как четверть моего годового содержания, В настоящее время я не испытываю нужды в деньгах и, практикуя строжайшую экономию, которая будет необходима (не стану скрывать) для содержания лошадей, Гамбо, экипажа и прочего, без чего не может обойтись молодой джентльмен из хорошей семьи, надеюсь прожить на свои средства, не слишком злоупотребляя вашей щедростью. Белье и одежда, которые я привез с собой, при надлежащей заботе, несомненно, проносятся несколько лет - как вы написали. Светские люди носят здесь более тонкое белье, и мне, возможно, придется купить несколько рубашек самого тонкого полотна для балов и собраний, но для будничных дней мои рубашки очень хороши.
Рад сообщить, что у меня ни разу не было случая прибегнуть к помощи ваших превосходных семейных пилюль. Но их с большой пользой принимает Гамбо, который растолстел и обленился от английской говядины, эля и воздуха. Он шлет своей госпоже смиреннейший поклон и просит миссис Маунтин передать от него приветы всем его товарищам-слугам, а больше всех - Дине и Лили, которым он на Танбриджской ярмарке купил по колечку с надписью.
Но, предаваясь здешним удовольствиям, прошу мою досточтимую матушку верить, что я не забываю и о моем образовании. Я беру уроки фехтования и танцев, а капеллан милорда Каслвуда, преподобный мистер Сэмпсон, приехавший сюда для пользования водами, был так добр, что занял свободную комнату в моей квартире. Мистер С. завтракает со мной, и мы по утрам вместе читаем он говорит, что я вовсе не такой тупица, каким казался дома. Мы читали "Историю" мистера Рейпина и проповеди доктора Барроу, а для развлечения Шекспира, Гомера в переводе мистера Попа и (по-французски) перевод арабских сказок, очень забавных. Кроме светских людей, сюда прибыло немало литераторов и среди них - мистер Ричардсон, автор прославленных книг, которые так нравились вам, и Маунтин, и моему любимому брату. Он был очень доволен, когда я сказал ему, что его труды хранятся в вашем будуаре в Виргинии, и просил меня передать нижайший поклон госпоже моей матушке. Мистер Р.
– низенький толстяк, и в его взоре и в лице не заметно огня гения.
Тетушка и кузина леди Мария посылают вам нежные приветы. Поклонитесь от меня Маунтин, которой я прилагаю записочку от себя, и остаюсь,
милостивая государыня досточтимая матушка, ваш покорный сын
Г. Эсмонд-Уорингтон".
Приписка почерком госпожи Эсмонд:
"От моего сына. Получено 15 октября в Ричмонде. Послано 16 банок персикового варенья, 224 ф. лучшего табака и 24 лучших окорока с "Принцем Уильямом" на Ливерпуль: 8 банок персиков, 12 окороков - моему племяннику высокородному графу Каслвуду, 4 банки, 6 окороков баронессе Бернштейн, столько же того и того миссис Ламберт в Окхерст, графство Суррей, и 50 ф. табака. Баночку целебных семейных пилюль для Гамбо. Большие серебряные с позолотой пряжки папеньки для Гарри и красную попонку с серебряным шнуром".
Э 2 (вложено в Э 1):
"Миссис Маунтин.
Счево это ты, глупая моя Маунтин, вздумала послать мне акридитиф на свои дурацкие праценты, выплачиваемые к рождеству? Мне твои 7 фунтов 10 шиллингов не нужны, и я порвал твой окредитиф на тысячу кусочков. Денег у меня много. Но все равно, я тебе очень презнателен. Поцелуй Фанни за твоего любящего
Гарри".
Приписка почерком госпожи Эсмонд:
"Эта записка, которую по моему желанию Маунтин мне показала, доказывает, что у нее доброе сердце и что она хотела выразить свою благодарность нашей семье, отдав свой полугодовой доход (3% годовых от 500 ф. ст.) моему сыну. Поэтому я лишь слегка пожурила ее за то, что она посмела послать деньги мистеру Эсмонду-Уорингтону без ведома его матери. Записка Маунтин написана не так грамотно, как письмо ко мне.
Не забыть. Написать преп. м-ру Сэмпсону о своем желании узнать, какие богосл. книги он читает с Г. Рекомендовать Лоу, Бакстера, Дрелинкорта. Попросить Гарри заняться с м-ром С. катехизисом, в котором он всегда был нетверд. Со следующим кораблем послать персиков (3), табака 25 ф. и окорока для м-ра С.".
Мать виргинцев и ее сыновья давно уже ушли в лучший мир. Так как же мы можем объяснить тот факт, что из двух писем, посланных в одном конверте и с одной почтой, первое написано грамотно, а во втором попадаются кое-какие орфографические ошибки? Может быть, Гарри отыскал какого-нибудь чудесного учителя, подобного существующим в наши счастливые времена, который научил его писать грамотно за шесть уроков? Я же, внимательно изучив оба письма, пришел к следующему выводу: письмо Э 1, в котором имеется одна грамматическая погрешность ("о добрых друзьях, которые я нашел и которых меня приютили"), по-видимому, переписывалось с черновика, возможно, проверенного секретарем или приятелем. Более безыскусственное сочинение за Э 2 не было отдано ученому, подготовившему Э 1 для материнского ока, после чего мистер Уорингтон по рассеянности поменял местами "которые" и "которых". Кто знает, что его отвлекло? Гарри мог заглядеться в окно на хорошенькую модисточку, на лужайке мог начать отплясывать ученый медведь под волынку и бубен, к его окну мог подъехать жокей, чтобы показать ему лошадь. Выпадают дни, когда на любого из нас находит противуграмматический стих и мы делаем ошибки. И, наконец, предположим, что Гарри просто не хотел щеголять перед миссис Маунтин столь элегантным правописанием, как перед госпожой своей матушкой - так какое до этого дело нынешнему летописцу, нынешнему веку, нынешнему читателю? А если вы возразите, что мистер Уорингтон в вышеприведенном послании к матери выказал в отношении этой почтенной особы немалое лицемерие и немалую сдержанность, то, милые молодые люди, вы в ваше время, не сомневаюсь, написали не одно и не два чинных письма папеньке, и маменьке, в которых описывали отнюдь не все события вашей жизни - или же описывали их в свете, наиболее для себя благоприятном... Да и вы, милые старички, и вы в ваше время тоже были не намного откровеннее. Между мной и моим сыном Джеки не может не быть некоторой дистанции. Между нами должна существовать малая толика почтительного, дружеского, добродетельного лицемерия. Я вовсе не хочу, чтобы он обходился со мной как с равным, возражал мне, располагался в моем кресле, первым читал газету за завтраком, звал к обеду неограниченное число приятелей, когда я приглашаю своих друзей, и так далее. А там, где нет равенства, без лицемерия не обойтись. Оставайтесь по-прежнему слепы к моим недостаткам, сидите тихо, как мышки, когда я засыпаю после обеда, смейтесь моим старым шуткам, восхищайтесь моими изречениями, удивляйтесь наглости беспардонных критиков, будьте милыми, послушными притворщиками, дети мои! Я - король в своем замке. Так пусть же все мои придворные почтительно пятятся передо мной. Это не их обычная манера ходить, я знаю, но зато она достойна, приличествует их положению, скромна и весьма мне приятна. Вдали от меня пусть они ведут себя... да нет, они и ведут себя, как хотят. Пусть они прыгают, скачут, танцуют, бегают, кувыркаются и дрыгают ногами, как душе угодно, когда не находятся в моем августейшем присутствии. А посему, юные мои друзья, не удивляйтесь, если ваша маменька или тетушка негодующе воскликнет: "Мистер Уорингтон вел себя очень безнравственно и неприлично, посылая своей милой мамочке притвора" скромные письма, когда на самом деле он занимался всякими проказами и шалостями!" - но сделайте книксен и скажите: "Да, милая бабушка (или тетенька, смотря не тому, с кем вы будете беседовать), он поступал очень дурно, и, наверное, вы, когда были молоды, нисколько не веселились". Разумеется, она не веселилась! И солнце не вставало по утрам, и бутоны не распускались, и кровь не играла, и скрипки не пели в ее весенние дни. Eh, Babette! Mon lait de poule et mon bonnet de nuit! {Эй, Бабетта! Подай мне гоголь-моголь и ночной колпак! (франц.).} Эй, Бетти! Мою овсянку и ночные туфли! А вы идите, резвые малютки! И танцуйте, и весело ужинайте пирогами и пивом!
^TГлава XXXI ^U
Медведь и поводырь
Наши великодушные читатели знают, что на самом деле произошло между Гарри Уорингтоном и злополучной Катариной, однако в Танбридже немало старых дам считало, будто виргинец в распущенности не уступит ни одному из самых знатных великосветских молодых повес, и меньше всех верила в невинность своего племянника госпожа де Бернштейн. Старуха была твердо убеждена, что Гарри ведет не только веселую, но и беспутную жизнь, и вера эта порождалась тайным желанием, чтобы он оказался не лучше своих ближних. Она была рада, что ее племянник усердно соблюдает устав ее монастыря. Сплетня о ловласовских похождениях мистера Уорингтона доставляли ей немалое удовольствие. Мы уже знаем, при каких обстоятельствах Гарри раза два развлекал танбриджское общество чаем и музыкой, и он был так галантен и любезен с дамами (притом с дамами куда более красивыми и добродетельными, чем бедyяжка Катарина), что госпожу Бернштейн совсем перестала тревожить глупенькая любовная интрижка, завязавшаяся в Каслвуде, и она больше уже не следила за леди Марией c прежней бдительностью. Некоторые люди - и особенно люди преклонных лет - слишком эгоистичны, чтобы долго заниматься делами ближних. Баронессе нужно было думать о козырях, об обедах, о ревматических болях, и ее подозрения, касавшиеся Марии и Гарри, еще недавно столь сильные, теперь понемногу рассеивались, и она почти прекратила наблюдение за этой парой. Быть может, баронесса думала, что опасность миновала, быть может, это перестало ее заботить, а может быть, коварная Мария своей кроткой покорностью совсем улестила, успокоила и сбила с толку старого дракона, под охрану которого она была отдана. В возрасте Марии - о нет, даже еще раньше девицы постигают все тонкости лукавства, а в возрасте госпожи Бернштейн драконы несколько утрачивают былую свирепость и бдительность. У них уже нет прежней быстроты, их старые зубы могли и выпасть, а старые глаза требуют больше сна, чем в те дни, когда драконы эти были наиболее стремительны, ядовиты и опасны. Я, со своей стороны, знаю кое-каких драконш, de par le monde {Кое-где (франц.).}, и, вспоминая теперь, какими они были прежде, я восхищаюсь умиротворяющим влиянием, которое оказали годы на былых губителей мужчин и женщин. Неуязвимая чешуя стала такой мягкой, что любой рыцарь, с умеренным искусством владеющий копьем, сумеет пронзить ее, когти, некогда способные вырвать тысячу глаз, теперь лишь бессильно скользят, - почти не царапая кожу, а языки мечут из-за беззубых десен яд неприятный, но уже не смертельный. Взгляните, как волочат они свои утомленные хвосты, с каким трудом уползают в пещеру на ночь. О, как мало могут они теперь вредить! Их злокозненность - какой безобидной она стала] До чего переменились они с тех далеких дней, когда их глаза брызгали жестоким пламенем, языки источали яд, дыхание испепеляло репутации и они пожирали каждый день не менее одной жертвы!
Если доброе окхерстское семейство не устояло против представленных ему свидетельств дурного поведения Гарри, так почему же госпожа Бернштейн, которая за свою долгую жизнь повидала куда больше зла, чем все члены окхерстской семьи, вместе взятые, почему она должна была оказаться более недоверчивой? Разумеется, любая старуха из кружка ее милости свято верила всем историям о распущенности мистера Гарри Уорингтона и готова была столь же свято поверить каждой новой сплетне. Когда малютка танцовщица в конце концов уехала в Лондон, она поступила так только потому, что бессердечный Гарри ее покинул. А покинул он ее ради... тут с уверенностью называлось имя - но чье же? Любое из десятка имен, которые в подобных случаях имело обыкновение сообщать шепотом общество на Танбриджских водах, где собирались люди всех рангов и положений, дамы большого света, дамы с репутацией, дамы с сомнительной репутацией, добродетельные и недобродетельные - все они смешивались в одном курзале, танцевали под одни скрипки, пили у источников из одних и тех же стаканов и равно искали здесь здоровья, общества или развлечений. В прошлом веке наши предки, и самые веселые, и самые чопорные, имели обыкновение встречаться на полудюжине курортов, вроде того, где происходили описываемые события, и танцевали, проказничали, играли в азартные игры и пили в Эпсоме, Бате, Танбридже, Харрогете, как теперь в Гамбурге и Бадене.
Таким образом, скверная репутация Гарри чрезвычайно утешала его тетушку, и страсть юноши к леди Марии больше ее не 6ecnjKonna. Настолько не беспокоила, что госпожа Бернштейн, услышав, что капеллан приехал, чтобы сопровождать ее милость на обратном пути домой, не пожелала расстаться с племянницей. Баронессе было приятнее держать леди Марию при себе, беседовать с ней о шалостях ее повесы-кузена, шептать ей, что мальчики остаются мальчиками, рассказывать Марии о своем намерении подыскать для Гарри жену девушку, подходящую ему по возрасту... девушку, подходящую ему по состоянию, и бедная Мария должна была переносить это со всем терпением, на какое у нее хватало сил.
В прошлом веке жил некий французский герцог и маркиз, который равно отличался в Европе и в Америке и облагодетельствовал потомков изысканными мемуарами, заглядывать в которые прелестным читательницам отнюдь не следует. Сыграв роль Дон-Жуана в своей стране, в нашей и в иных частях Европы, он любезно записал имена многих придворных красавиц, не устоявших перед его чарами, - как, наверное, приятно читать это внукам и правнукам тех знатных особ, в обществе которых вращался наш блистательный вельможа, и обнаруживать, что остроумные писания господина герцога украшены именами их бабушек и прабабушек, о чьих проступках не счел нужным умолчать откровенный автор, в них повинный.