Виргинцы (книга 1)

Теккерей Уильям Мейкпис

– Значит, я вновь впал в заблуждение, - признается прямодушный капеллан.
– Об этой барышне мистер Уорингтон сказал, что ей следовало бы вернуться к ее куклам, и назвал ее дерзкой, невоспитанной девчонкой.

– А!
– произносит леди Мария, словно успокоенная этим известием.

– В таком случае, сударыня, тут замешан кто-то еще, - продолжает капеллан.
– Он не доверился вашей милости?

– Мне, мистер Сэмпсон? Что? Где? Как?
– восклицает Мария.

– Дело в том, что дней шесть назад, после того как мы отобедали в "Белом Коне"

и, может быть, выпили лишнего, мистер Уорингтон потерял бумажник, в котором хранились какие-то письма.

– Письма?
– ахает леди Мария.

– И, возможно, больше денег, чем он готов признаться, - добавляет мистер Сэмпсон, печально кивнув.
– Пропажа бумажника очень его расстроила. Мы оба осторожно наводили о нем справки... Мы... Боже праведный, вашей милости дурно?

Леди Мария испустила три на диво пронзительных крика и соскользнула со стула.

– Я войду к принцу! Я имею на это право! Что такое?.. Где я?.. Что случилось?
– вскрикнула госпожа Бернштейн, просыпаясь.

Наверное, ей снилось былое. Старуха дрожала всем телом - ее лицо побагровело. Несколько мгновений она растерянно озиралась, а потом заковыляла к ним, опираясь на трость с черепаховым набалдашником.

– Что... что случилось?
– опять спросила она.
– Вы убили ее, сударь?

– Ее милости вдруг стало дурно. Разрезать ей шнуровку, сударыня? Послать за лекарем?
– восклицал капеллан простодушно и с величайшей тревогой.

– Что произошло между вами, сударь?
– гневно спросила старуха.

– Даю вам слово чести, сударыня, я не знаю, в чем дело. Я только упомянул, что мистер Уорингтон потерял бумажник с письмами, и миледи упала в обморок, как вы сами видите.

Госпожа Бернштейн плеснула воды на лицо племянницы, и вскоре тихий стон возвестил, что та приходит в себя.

Баронесса послала мистера Сэмпсона за доктором и бросила ему вслед суровый взгляд. Сердитое лицо тетушки, которое увидела леди Мария, очнувшись от обморока, ничуть ее не успокоило.

– Что случилось?
– спросила она в растерянности, тяжело дыша.

– Гм! Вам, сударыня, лучше знать, что случилось. Что прежде случалось в нашей семье?
– воскликнула баронесса, глядя на племянницу свирепыми глазами.

– А! Да! Пропали письма... Ach, lieber Himmel! {О, праведное небо! (нем.).} - И Мария, как случалось с ней в минуты душевного волнения, начала говорить на языке своей матери.

– Да! Печать была сломана, и письма пропали. Старая история в роду Эсмондов!
– с горечью сказала старуха.

– Печать сломана, письма пропали? Что означают ваши слова, тетушка? слабым голосом произнесла Мария.

– Они означают, что моя мать была единственной честной женщиной, когда-либо носившей эту фамилию!
– вскричала баронесса, топая ногой.
– А она была дочкой священника и происходила из незнатного рода, не то и она пошла бы не той дорогой. Боже великий! Неужели нам всем суждено быть...

– Чем же, сударыня?
– воскликнула леди Мария.

– Тем, чем нас вчера вечером назвала леди Куинсберри. Тем, что мы есть на самом деле! Ты знаешь, каким словом это называют, - гневно ответила старуха.
– Что, что тяготеет над нашей семьей? Мать твоего отца была честной женщиной, Мария. Почему я ее покинула? Почему ты не могла остаться такой?

– Сударыня!
– возопила Мария.
– Небом клянусь, я так же...

– Ба! Обойдемся без сударынь! И не призывайте небо в свидетели - мы же одни! Можете клясться в своей невинности, леди Мария, пока у вас не выпадут оставшиеся зубы, я вам все равно не поверю!

– А, так это вы ему сказали!
– ахнула Мария, распознав стрелу из колчана тетушки.

– Я увидела, что вы с мальчиком затеяли какую-то нелепую интрижку, и сказала ему, что ты ровесница его матери. Да, сказала! Неужто ты думаешь, что я допущу, чтобы внук Генри Эсмонда погубил себя и свое богатство, наткнувшись на видавшую всякие виды скалу вроде тебя? В нашей семье никто не ограбит и не обманет этого мальчика. Никто из вас не получит от меня и шиллинга, если с ним случится что-нибудь дурное!

– А! Так вы ему сказали!
– воскликнула Мария, внезапно взбунтовавшись.
– Ну, хорошо же! Позвольте вам сказать, сударыня, что ваши жалкие гроши меня не интересуют! У меня есть слово мистера Гарри Уорингтона, да-да, и его письма! И я знаю, что он скорее умрет, чем нарушит свое слово.

– Он умрет, если сдержит его! (Мария пожала плечами.) Но тебе все равно! Ты же бессердечна...

– Как сестра моего отца, сударыня!
– вновь воскликнула Мария. Забыв обычное смирение, она восстала на свою мучительницу.

– Ах, почему я не вышла замуж за честного человека?
– вздохнула старуха, грустно покачивая головой.
– Генри Эсмонд был благороден и добр и, быть может, сделал бы такой же и меня. Но нет - в нас всех дурная кровь, во всех! Ты ведь не будешь настолько безжалостна, чтобы погубить этого мальчика, Мария?

– Madame ma tante {Госпожа тетушка (франц.).}, неужели, по-вашему, я в мои годы все еще дурочка?
– спросила Мария.

– Верни ему его слово! Я дам тебе пять тысяч фунтов в... в моем завещании, Мария. Клянусь тебе!

– Когда вы были молоды и вам нравился полковник Эсмонд, вы бросили его ради графа, а графа ради герцога?

– Да.

– A! Bon sang ne peut mentir! {Хорошая кровь всегда скажется (франц.).} У меня нет денег и нет друзей. Мой отец был мотом, мой брат нищий. У меня есть слово мистера Уорингтона, сударыня, и я знаю, что он его сдержит. И вот что я скажу вашей милости, - продолжала леди Мария, взмахивая ручкой. Предположим, завтра мои письма станут известны всему свету. Apres? {Ну и что? (франц.).} Я знаю, что в них есть вещи, которые я не предназначала для чужих глаз. И вещи, касающиеся не только меня одной. Comment! {Как же! (франц.).} Или вы считаете, что в нашей семье ни о ком, кроме меня, нельзя ничего рассказать? Нет, моих писем я не боюсь, сударыня, до тех пор, пока у меня есть его письма. Да, его письма и его слово - я твердо полагаюсь и на то и на другое!