Виргинцы (книга 1)

Теккерей Уильям Мейкпис

Итак, наша хитроумная Калипсо не горевала в отсутствие своего юного скитальца и не пренебрегала ни одним представлявшимся ей развлечением. Одним из этих развлечений был мистер Джек Моррис, джентльмен, которого мы описали, когда он блаженствовал в обществе лорда Марча и мистера Уорингтона. Пребывание вблизи титулованных особ составляло главную радость жизни Джека Морриса, и проигрывать деньги за карточным столом дочери графа было для него почти удовольствием. А леди Мария Эсмонд была такой дочерью графа, которая очень любила выигрывать деньги. Она добилась для мистера Морриса приглашения на ассамблею леди Ярмут и играла там с ним в карты - так что все были довольны.

Таким образом, первые сорок восемь часов после отъезда мистера Уорингтона прошли в Танбридж-Уэлзе весьма приятно, а затем настала пятница, когда должна была быть произнесена

проповедь, за составлением которой мы видели мистера Сэмпсона. Общество на водах не имело ничего против того, чтобы ее послушать. Сэмпсон слыл весьма остроумным и красноречивым проповедником, и за неимением званого завтрака, фокусника, танцующих медведей или концерта оно благодушно соглашалось довольствоваться проповедью. Сэмпсон знал, что в церкви обещала быть леди Ярмут, и знал также, как много значит ее слово при раздаче приходов и бенефиций, ибо августейший Защитник Веры тех дней питал удивительнейшее доверие к мнению ее сиятельства в подобных вопросах - и мы можем не сомневаться, что мистер Сэмпсон приготовил для ее ушей лучший плод своего вдохновения. Когда Великий Человек пребывает у себя в замке и, пройдя пешком через парк с своими гостями, герцогом, маркизом и двумя-тремя министрами, переступает порог маленькой деревенской церкви, доводилось ли вам когда-нибудь сидеть среди прихожан и следить за тем, как произносит свою проповедь мистер Троттер, младший священник? Он, волнуясь, поглядывает на Фамильную Скамью" он запинается, произнося первую фразу, и думает: "А вдруг его светлость даст мне приход!" Миссис Троттер и ее дочки также с волнением смотрят на Фамильную Скамью и следят за тем, какое впечатление производит проповедь папеньки - самая его любимая и лучшая - на восседающих там вельмож. Папенька справился с первоначальной робостью, его звучный голос обретает силу, он воодушевляется, он полон огня, он достает носовой платок, он приближается к тому чудесному периоду, который дома исторг у них у всех слезы, он начал его! Ах!.. Что это за жужжание возносится к сводам церкви, заставляя Мелибея в подбитых гвоздями сапогах с ухмылкой оглянуться на Титира в сермяге? Это высокородный лорд Носби захрапел у камина на своей огороженной скамье! И с этими звуками исчезает митра, рисовавшаяся воображению бедняги Троттера.

Сэмпсон был домашним капелланом племянника госпожи Бернштейн. И дамы семейства Эсмонд покровительствовали ему. В день проповеди баронесса Бернштейн устроила в его честь небольшой завтрак, и Сэмпсон явился к ней румяный, красивый, в заново завитом парике и в щегольской шуршащей новой рясе, которую он взял в кредит у какого-то благочестивого танбриджского торговца. После завтрака мистер Сэмпсон прошествовал в церковь в обществе своих покровительниц, за которыми лакеи несли большие раззолоченные молитвенники. По всеобщему мнению) баронесса Бернштейн выглядела прекрасно; она смеялась и была особенно нежна со своей племянницей, у нее для каждого находился поклон и милостивая улыбка, и так она шла в церковь, опираясь на трость с черепаховым набалдашником. К дверям храма стекалась блистательная толпа богомольцев - туда явилось все избранное общество, съехавшееся на воды; и сиятельная графиня Ярмут, поражавшая взоры пунцовостью щек и нарядом из тафты огненного цвета. Явились туда и простолюдины, хотя в гораздо меньшем числе, чем аристократы. Какая, например, странная пара - эти двое в потрепанной одежде, которые вошли в церковь в ту минуту, когда смолк орган! У одного из-под гладкого паричка выбиваются собственные рыжие волосы, и он, по-видимому, не протестант, потому что на пороге перекрестился и сказал товарищу: "Дьявол меня возьми, Том, помстилось!" - из чего я заключаю, что он был уроженцем острова, упоминавшегося в начале главы. Они распространяют сильнейшее спиртное благоухание. Человек может быть еретиком и обладать редкостным талантом - эти почтенные католики пришли отдать дань восхищения мистеру Сэмпсону.

О, да тут присутствуют не только сыны старейшей церкви, но и последователи еще более древней веры. Кто такие эти два субъекта с крючковатыми носами и смуглыми лицами, которые вошли в храм после некоторого противодействия церковного сторожа? Заметив этих непрезентабельных иудейских странников, он было не пожелал их впустить. Но первый шепчет ему на ухо: "Мы хотим обратиться в христианство, хозяин", - а второй всовывает ему в руку монету, страж убирает жезл, - которым преграждал вход, и джентльмены иудейского вероисповедания входят. Звучит орган! Двери закрываются. Войдем послушать проповедь мистера Сэмпсона или поваляемся на травке снаружи?

Предшествуемый золотогалунным сторожем, Сэмпсон направился к кафедре, розовощекий и благодушный на загляденье. Но потом, когда он воздвигся над ней, почему лик его преподобия покрылся смертельной бледностью? Он взглянул на западную дверь церкви - там по обеим ее сторонам стояли жуткие иудейские кариатиды. Тогда он перевел взгляд на дверь ризницы рядом со скамьей священника, на которой он сидел все время службы рядом со своими покровительницами. Внезапно два благоуханных иберийских джентльмена вскочили с соседней скамьи и расположились на сиденье возле самой двери в ризницу и скамьи священника, где и просидели до конца проповеди, смиренно потупив очи долу. Как описать нам эту проповедь, если сам проповедник не знал, что он говорил?

Тем не менее ее сочли превосходной. Когда она подошла к концу, прекрасные дамы начали шушукаться, наклоняясь через барьеры своих скамей, обсуждать ее на все лады и хвалить. Госпожа Вальмоден, сидевшая по соседству с нашими друзьями, сказала, что проповедь была тшутесная и она вся сотрокалась. Госпожа Бернштейн сказала, что проповедь была прекрасная. Леди Мария выразила свое удовольствие по поводу того, что их семейный капеллан так отличился. Она посмотрела на Сэмпсона, который все еще не сходил с кафедры, и, стараясь перехватить его взгляд, ласково помахала ему рукой, сжимавшей платочек. Капеллан, казалось, не заметил этого любезного приветствия: его лицо было бледно, глаза неотрывно смотрели на купель, возле которой по-прежнему пребывали упоминавшиеся выше иудеи. Мимо них текли люди, сначала бурным потоком, скрыв их из вида, затем спокойной струей... прерывистым ручейком, по двое и по трое... каплями по одному... Церковь опустела. Два иудея по-прежнему стояли у двери.

Баронесса де Бернштейн и ее племянница еще медлили на скамье священника, с которым старая дама вела оживленную беседу.

– Что это за отвратительные люди у дверей? И какой ужасный запах спиртного перегара!
– восклицала леди Мария, обращаясь к миссис Бретт, камеристке своей тетушки, проводившей их в церковь.

– Прощайте, ваше преподобие... У вас прелестный мальчик, он тоже станет священником?
– спрашивает госпожа де Бернштейн.
– Ты готова, милочка?

Дверца ограждения открывается, и госпожа Бернштейн, чей отец был всего лишь виконтом, настаивает; чтобы ее племянница леди Мария, дочь графа, первой вышла в проход.

Едва леди Мария покидает ограждение, как два субъекта, которых ее милость столь недавно назвала отвратительными людьми, приближаются к ней. Один из них достает из кармана какую-то бумагу, и ее милость, вздрогнув, бледнеет. Она кидается к ризнице в смутной надежде успеть скрыться там, заперев за собой дверь. Но перед ней вырастают два наспиртованных джентльмена, один из них дерзко кладет ей руку на плечо и говорит:

– По иску миссис Пинкотт, проживающей в Кенсингтоне, портнихи, имею честь арестовать вашу милость. Мое имя Костиган, сударыня, обедневший ирландский дворянин, волей судеб обреченный следовать не слишком приятному призванию. Ваша милость пойдет пешечком, или послать моего служителя за портшезом?

В ответ леди Мария Эсмонд испускает три коротких вопля и без чувств падает на пол.

– Подержи-ка дверь, Майк!
– кричит мистер Костиган.
– Лучше никого не пускать сюда, сударыня, - почтительно говорит он госпоже де Бернштейн.
– У ее милости обморок, так пусть придет в себя без помехи.

– Распустите ей шнуровку, Бретт!
– приказывает старая дама, а глаза ее странно поблескивают. И едва камеристка выполняет распоряжение, как госпожа Бернштейн хватает мешочек, подвешенный к волосяной цепочке, которую леди Мария носит на шее, и рвет цепочку пополам.

– Плесните ей в лицо холодной водой, - распоряжается затем баронесса. Это всегда приводит ее в чувство! Останьтесь с ней, Бретт. Какова сумма вашего иска, господа?

Мистер Костиган отвечает:

– Нам поручено взыскать с ее милости сто тридцать два фунта, каковые она задолжала миссис Элизе Пинкотт.

Но где же тем временем пребывал преподобный мистер Сэмпсон? Подобно легендарному опоссуму - мы с вами читали, как он, завидев со своего эвкалипта меткого стрелка, сказал: "Что делать, майор, спускаюсь!" - Сэмпсон отдался в руки своих преследователей.