Виртуоз
Шрифт:
Он прислушивался, ожидая услышать ответ, уловить тайный знак, угадать ее пожелания. Был ответ — свист высокой невидимой птицы. Был тайный знак— блестящие искры в темном ручейке. Было пожелание — дуновение студеного чистого ветра. Но все это уводило из мучительной реальности, где ему предстояло действовать. Помещало в иной, сокровенный мир, куда удалилась мама и куда звала за собой.
В детстве, когда он болел и у него начинался жар — прелюдии близкого бреда, — он пользовался привилегией. Ему разрешалось перебраться с крохотной детской тахты на мамину широкую, с гнутыми спинками кровать. С этой кровати открывался иной вид комнаты, по-новому, увлекательно выглядели стены с мамиными акварелями, книжный шкаф с корешками старинных романов, декадентский, набранный из разноцветных стекол све–
Она старалась увлечь его историей, читала вслух Ключевского — этюды об Иване Грозном, Алексее Михайловиче, Петре Великом. Водила по музеям — Кусково, Архангельское, Останкино, красно-белые развалины Царицына. Морозный янтарный день, они в пустынном, прохладном зале Третьяковки, на иконе — растресканное золото, алая киноварь, край лазурного плаща, — все в пятне вечернего солнца. Рябые от дождя, темные пруды Суханова и бело-желтый ампирный дворец, который она рисовала, заслоняя этюдник от начинавшегося ливня. Она перелистывала рассыпающиеся от времени страницы Грабаря, стараясь увлечь его рассказами о монастырях Ярославля, деревянных шатрах Заонежья, барочных дворцах Петербурга. Она мечтала, чтобы он стал историком, повторяя профессию безвременно ушедшего отца. Он следовал ее советам, готовился на исторический факультет, но в последний момент, повинуясь странному, почти бессознательному побуждению, выбрал социологию. Что это было за побуждение, что за властный импульс, он не понимал до сих пор. Но именно этот странный порыв изменил его судьбу, переместил интересы из прошлого в будущее. Вместо археологических раскопов, библиотек и древлехранилищ он выбрал жизнь банков, газет, политических форумов, сделавших его тем, кого впоследствие нарекли Виртуозом.
Мама звала его к себе, но не в смерть, а в иную жизнь, от которой он отказался, которую отсек от себя вместе с увлечениями, милыми друзьями, невестой. Быть может, кто-то невидимый произвел с его судьбой операцию, пересадив в нее крохотный фрагмент чужой судьбы, изменил генетический код его предназначения, сотворил из него другого, не предусмотренного творцом человека. Мама звала обратно, в изначальную жизнь, словно предлагала вернуться к тому давнему перепутью, выбрать иной путь, не требующий сверхчеловеческих поступков, каббалистических знаний, сокрушительных и жестоких решений. Выбрать жизнь, в которой они были вместе, так нежно любили друг друга.
«Не теперь, — обещал он ей. — Когда-нибудь после, мама. Когда пройду этот путь до конца».
Он не нашел успокоения у могилы матери. Не услышал ее вещего слова. Наклонился, поцеловал цветок, почувствовав его нежное благоухание. Поцелуй ушел в глубину, достиг материнского живого лица, ее чудесных волос, нарядного, пахнущего духами платья.
Он отправился в оккультно-политологический центр, к услугам которого прибегал, разрабатывая рискованные, с непредсказуемым финалом, комбинации. Центром руководил блестящий знаток политических и оккультных технологий Леонид Олеарий, искусство которого не сводилось к обычным методикам, позволявшим обрабатывать лавину информации. Осваивая информационные потоки, помимо логических и рациональных приемов, Олеарий использовал иррациональные методы, мистические практики, искусство медитации и гипноза. В итоге выводы, которых он добивался, были неожиданны и экстравагантны, реальность из черно-белой и плоской превращалась в разноцветный стомерный объем, улавливающий истину. Ошибка выводов была минимальной, победа достигалась не за счет очевидного знания, а с помощью интуиции и прозрения.
Сегодня в своем лабораторно-гностическом центре Олеарий давал спектакль. Гости, пригашенные на этот закрытый сеанс, погружались в атмосферу
Центр помещался в особняке в районе Чистых прудов. Перед зданием скопились дорогие автомобили. У входа гостей встречами служители в средневековых облачениях и карнавальных масках — тюрбаны бедуинов, колпаки звездочетов, капюшоны монахов. Вестибюль был ярко освещен, именитые гости снимали с подносов бокалы шампанского, чокались, обменивались приветствиями.
Виртуоз со светской непринужденностью раскланялся с известным кутюрье Любашкиным, чьи коллекции моды отличались болезненной красотой и тлетворной изысканностью, столь ценимыми в декадентских кругах Европы. Пользуясь расположением Президента Лампадникова, он получил заказ от Министерства обороны на создание новой армейской формы. После просмотри газетные острословы шутили, что теперь геи перестанут добиваться проведения в Москве гей-парадов. Ибо в новой форме генералы и офицеры, марширующие по Красной площади, напоминают геев своими рюшками и кружавчиками, надувной грудью и декольте.
— Теперь, когда из жизни ушли Версаче и Сен-Лоран, у вас почти не осталось конкурентов в сфере высокой моды. — Виртуоз с нежным звоном ударил бокалом в бокал модельера.
— Только сам Господь Бог есть непревзойденный творец форм, — с легким пафосом ответил женственный модельер, играя бриллиантовой брошью. Виртуоз знал, что Любашкина пригласили в Америку, в Хьюстон, где ему предстоит демонстрировать коллекцию с мотивами космической эстетики — «Бал пришельцев». Любашкин явился в магический салон Олеария, надеясь раскрепостить творческое воображение.
К ним подошел молодой архитектор Кнорре, выигравший конкурс на проект небоскреба в Дубае. Стеклянный кактус вырастал из песков, распуская в раскаленных небесах фантастический цветок.
— Не сомневаюсь, очень скоро мы увидим ваши шедевры в Москве, — польстил ему Виртуоз. — Консервативный московский мэр, ориентированный на грузинскую чеканку и буржуазные башенки, уступит место свежему человеку, который пригласит вас к сотрудничеству.
— Мечтаю построить в районе Сити не унылые стоэтажные стекляшки, напоминающие моржовые фаллосы, а ослепительный образ Русского Рая. Мне чудится современный Василий Блаженный, распускающий над Москвой свои соцветья, бутоны, плоды.
— Сегодняшний спектакль будет способствовать вашим прозрениям, — поощрил его Виртуоз.
Среди гостей он раскланялся с известным банкиром Козодоевым — тот готовил слияние своего банка с крупным французским партнером, обдумывал риски, нуждался в дополнительных мотивациях, которые надеялся получить во время магического сеанса.
Тут был губернатор быстро развивающегося региона Лангустов — в его епархии предполагалось построить громадный игорный центр, русский Лас-Вегас. Губернатор встречался с инвесторами, членами кабинета, специалистами по игорному и гостиничному бизнесу. Не мог до конца осмыслить грандиозный проект, превращавший его край в «мировую рулетку». Чуть в стороне, окруженная почтительными собеседниками, стояла надменная женщина, посол Израиля. Некрасивая, резкая, с умным, властным лицом, она посещала семинары Олеария, на которых тот пророчил скорую гибель Израиля, рекомендовал неотложные меры, способные сохранить еврейское государство в океане арабской ненависти.
Через вестибюль спешил Олеарий. Быстроглазый, с розовым нежным лицом нестареющего мудреца, безупречно одетый, еще до начала спектакля он управлял нематериальным миром. Молниеносным взором останавливал слугу с серебряным подносом. Заставлял бледнеть даму из центра Карнеги. Создавал завихрения среди толпящихся гостей. Ударом зрачков выбивал бокал из рук именитого старичка. Сошлись с Виртуозом и обнялись. Касаясь щекой горячей, гладко выбритой щеки Олеария, Виртуоз ощутил легкий треск электричества и слабый ожог.