Витим золотой

Федоров Павел Ильич

– Ты хоть платье-то другое надень, волосы прибери, будешь как настоящая невеста, – весело шутила Устя.

– Ну какая из меня невеста? В судомойки, в батрачки, на тот свет с ним пошла бы! А вы – в невесты!..

– А почему бы нет? – подзадоривала ее Устя. – Ты только особенно не робей. Хочешь, я его сама за тебя посватаю? – в шутку предложила Устя.

– А это можно? – замирая с клетчатой из фланели кофточкой в руках, спросила Василиса.

– Отчего же нельзя?

– Ах господи! Вы только скажите ему, как я его люблю! И больше ничего не надо… Он поверит, я знаю… Пусть

не в жены… Пусть в хозяйство… А там что бог пошлет… – надевая единственные, впервые в жизни купленные полусапожки, взволнованно говорила Василиса.

– Это что же, в любовницы? – спросила Устя.

– А это уж как хотите, так и называйте.

В это время в сенях заскрипели половицы, и в комнату вошел и напустил холода Кунта. Появление мальчика было совсем некстати.

– Здравствуй, тетька Уста, и ты, Васка, здравствуй, – поднимая со лба рваную мерлушковую шапку, проговорил Кунта и бесцеремонно сел на табуретку.

– Здравствуй, Кунта, – ответила Устя.

Василиса отвернулась и стала застилать стол чистой скатертью. Кунта, помаргивая косоватыми глазенками, пристально наблюдал за ее быстрыми и ловкими движениями. Вдруг он неожиданно прищелкнул языком, лукаво подмигнул и громко, раскатисто захохотал.

– Что ты, Кунта? – удивленно спросила Устя.

– Ничего! – прохихикал гость.

– Зачем пришел?

– Думал, учиться будем мала-мала… – ответил он и, снова подмигнув в сторону Василисы, многозначительно добавил: – Жана…

– Какая жена? – Устя встала и, косясь на мальчишку, вывернула в лампе фитиль поярче.

– Васка-то, хо-хо! – Кунта, как крыльями, захлопал по коленям длинными рукавами стеганой, сто раз латанной купы и залился пуще прежнего.

– Ты чего хохочешь, косоглазый? – не выдержала Василиса. – Какая я тебе жена? Вот еще приперся!

Василисе очень хотелось побыстрее спровадить нежданного гостя и пригласить на чай Василия Кондрашова.

– Не моя жана, конечно, – возразил Кунта, – а Петьки Лигостаеф…

– Ты чего, дурачок, мелешь? – покраснев до корней волос, крикнула Василиса.

– Какой такой мелешь? Правду я говорю, – вдруг возмутился Кунта. – Думаешь, Кунта не знает, чей там лошадь стоит? Петьки Лигостаеф жеребес, и сам яво стретил… Он мне сказал, что с вином идет, значит, той [3] будет, а ты меня ругаишь, – обиделся Кунта.

3

Свадьба.

Устя взглянула на Василису и, недоумевая, пожала плечами.

– Ладно, Кунта, не обижайся, – сказала она. – Сегодня учиться не станем. Раз той, пусть будет веселый той!

– Ну что я тибя говорил, а? – показывая Василисе язык, крикнул Кунта. – Обмануть хотела? Хо-хо! Кунту не очень обманешь! Ладно. Я тоже с вами той буду делать… Плясать начну, песни петь. Мала-мала водки выпью… А Васка-то, хо-хо!

Кунта ухмыльнулся и дернул себя за ухо. У него и раньше происходили забавные с Василисой стычки. Если он являлся грязный, она ловила его за воротник, тащила к рукомойнику и почти насильно

умывала. Он фыркал и отчаянно повизгивал, а она терла ему мыльной пеной глаза. Иногда заставляла снять рубашку и, пока он, закутавшись в шаль, читал букварь, выпаривала косоворотку и стирала.

Сейчас Кунта своими насмешками окончательно вывел Василису из терпения.

– Да что ты все хохокаешь, чертенок!

– Красивый жана, – не унимался он. – Сколько Петька Лигостаеф тебе калыму дает, а?

– Я тебе, черномазый, покажу такой калым!

– Довольно! – прикрикнула на них Устя. – Опять сцепились? Знаешь, Кунта… Сбегай-ка, друг, к Василию Михайловичу и скажи ему, чтобы он пришел сюда.

– На той позвать, что ли? – спросил Кунта.

– Конечно, – кивнула Устя.

– Ладно, – согласился Кунта. – Сичас побежим и всех зовем. – Кунта нахлобучил свою истрепанную шапчонку и вышел.

Спровадив надоедливого гостя, Устя и Василиса снова принялись хлопотать по хозяйству. Василиса раздобыла у Фарсковых соленых огурцов и капусты, Устя аккуратно нарезала холодного мяса и полную тарелку пшеничного хлеба.

Выйдя из землянки, Кунта столкнулся на улице с Лигостаевым. С мешком на плече, чуть не до половины наполненным покупками, Петр Николаевич возвращался из продовольственной лавки. С неба сыпал мелкий крупитчатый снежок. В белизне приземистых крыш, освещенных фонарями на высоких столбах, поселок казался сонно притихшим. Пахло дымком и мазутом.

– Ты куда бежишь, Кунта? – спросил Петр Николаевич по-казахски.

– Уста сказал, чтобы я Василия Михалыча Кондрашова бегом сюда тащил.

– Это очень хорошо, Кунта, тащи его сюда скорее! – обрадовался Петр.

– Значит, правда, Петька, что той будет? – понизив голос, спросил Кунта.

– Какой той? – насторожился Петр Николаевич.

– Я же видел, как ты ее на Ястребе притащил, потом вон в лавку ходил. Жаны-то у тебя все равно нету, а Васка-то вон какая…

– Погоди, Кунта, что ты! – Петр Николаевич пытался остановить языкастого пастушонка, но куда там!

– Как «что ты»? Правду тебе говорю. Я бы сам на ней жанился, да ругает она меня и за уши таскает маломало…

– Значит, провинился.

– Я Кондрашова притащу и сам на той приду. Можно?

– Ладно, Кунта, приходи. Без Кондрашова не являйся. Понял?

– Сколько раз можно говорить Кунте? Виллаги, биллаги!

…На квартире Кондрашов усадил Кунту за стол и налил чаю. Прасковья Антоновна насыпала перед ним кучу сушек.

– Микешку встретил и ему тоже сказал, – аппетитно похрустывая сушками, говорил Кунта.

– И как ты ему сказал? – спросил Василий.

– Петька, говорю, Лигостаеф приехал на Васке жаниться…

– Ну а он что?

– Ай! Он меня поймал и уши мне снегом натер, насилу убег я…

– Ты, наверно, что-то перепутал, Кунта? – усомнился Василий Михайлович.

– Виллаги, биллаги! Сам Лигостаеф велел тебя тащить и мне самому приходить. Брату своему Мурату тоже сказал. Он уже красную рубаху надел.

– Ну, дружок, ты таким путем весь прииск взбаламутишь! – смеялся Василий.

– Еще только к Фарсковым заходил, денежки за воду получил.