Виттория Аккоромбона
Шрифт:
И ты ушел! Ушел от себя самого, от мира, — не от меня. Упрямство, ослепление гнали тебя навстречу ужасному концу, предостережение друзей ты в гневе отринул.
А пугающие призраки витают вокруг меня. Мне кажется, я вижу, как злобно смеются невидимые демоны и скрежещут зубами. Хищные клыки сверкают в темноте ночи.
Они гонятся за мной — уже капает кровь из моего сердца. Ее запах приводит их в неистовство. Силы мои иссякают. Я падаю в изнеможении».
Отзывчивый Капорале снова проявил себя как самый верный друг. Он приходил ежедневно, утешал и поддерживал скорбящих, не позволяя никакой клевете ввести себя в заблуждение. В своем смятении Виттория и ее мать еще больше оценили этого человека, далеко не блестящего в глазах света.
Однажды утром Капорале вошел в комнату своих друзей. Он был
— Вы сегодня на себя не похожи, милый друг, — начала наконец мать. — У вас несчастье?
— Да, — ответил поэт, — и такое, что я совершенно раздавлен. Здесь, в Риме, живет с недавних пор английский лорд {117} , католик, который, как он сам утверждает, из-за религиозных убеждений вынужден был покинуть родину. Он связан с самыми влиятельными кардиналами и прелатами и находится в довольно близких отношениях с губернатором. Скорее всего, он — шпион и тайный советник своей королевы. Этот человек с некоторых пор искренне привязался ко мне. Я часто рассказывал ему о вас, и он заинтересовался вашей судьбой. Через этого рыцаря Карра я узнал кое-что имеющее для вас огромную важность. Благородный Монтальто желает, чтобы убийство Перетти было забыто и осталось в тени всё, что касается зачинщиков, кем бы они ни были и каковы ни были бы их намерения. О, этот старик столь же мудр, сколь и великодушен. Он не хочет наживать себе врагов: при смене правительства сильные кланы могут выступить против него. До Монтальто доходят все слухи, предположения и клевета, и, конечно, в глубине души он давно уже принял такое решение. Медичи, однако, не хотят оставить это дело, и Фарнезе присоединился к рассудительному Фердинанду и благочестивому Борромео. Такого же мнения и другие кардиналы, полагающие, что честь государства требует раскрытия преступления и наказания убийц. Папа, сильно огорченный и глубоко тронутый судьбой Монтальто, предоставил им свободу действий. Манчини, принесший в тот злополучный вечер записку, уже пойман или позволил поймать себя, при нем нашли ту самую записку, написанную рукой Марчелло. Продажная шкура, он уже рассказал на дыбе то, что, как мне кажется, вложили ему в уста, и сейчас его покровители намерены опорочить честь и добродетель самых благородных людей. Валентини, тяжело ранивший Перетти в первой стычке и, конечно, подкупленный, прислал письмо, где признается, что хотел убить его. Он давно ненавидел Перетти, стоявшего у него на пути.
117
Здесь, в Риме, живет с недавних пор английский лорд… — Джон Карр, лорд Хонсдон, посланник королевы Елизаветы.
— Говорите всё до конца! — крикнула мать, теряя терпение.
— Вы знаете, — продолжил Капорале взволнованным голосом, — что по закону вы не можете оставаться в этом доме, ибо Перетти не оставил после себя наследников, поэтому всё возвращается Монтальто. Вам же ничего не остается делать, как вернуться в свое старое жилище или обеим принять защиту епископа, вашего старшего сына, являющегося теперь главой семьи.
— Никогда! — возмущенно воскликнула Виттория. — Он станет обращаться со мной как с рабыней. Я уже давно размышляла над тем, какие пойдут сплетни, и самые ядовитые будут исходить от людей, лучше всего знающих правду.
— Так оно и есть, — промолвил Капорале, — сильного никто не обвинит, никто просто не отважится назвать во время процесса его имя. Весь поток оскорблений и обвинений прольется на бедных, беззащитных женщин, брошенных на произвол судьбы. Поскольку вы совершенно беспомощны, а ваш небольшой дом не может служить убежищем, вы должны прежде всего найти защиту у какого-нибудь сильного человека. Однако Фарнезе — самый влиятельный — отдалился от вас.
— Значит, нам ничего не остается, — воскликнула Виттория, — как обратиться за помощью к герцогу Браччиано.
— Я тоже об этом подумал, — ответил Капорале. — Но согласится ли он принять вас в таком стесненном положении и бросить тень на свое имя? Я только что был у него, страх за вас погнал меня туда. Герцог откроет вам свои двери, и там вы будете в безопасности, по крайней мере, первое время.
Мать в отчаянии блуждала по залу, заламывая руки.
— Вот, значит, что нас ждет, — восклицала она. — Его объявят зачинщиком преступления
— Крепись, мама, — промолвила Виттория, не теряя самообладания, — мы должны научиться управлять тем, что кажется неизбежным. Если я смогла решиться на этот злосчастный брак, раз того требовала необходимость, то и сейчас не согнусь перед насилием. Клевета?! Запятнанная репутация?! Конечно, честь и доброе имя — бесценные сокровища, но враги и лжедрузья загнали нас в такой тупик, что невозможно ни двинуться дальше, ни отступить назад, и я чувствую себя пленницей. Но теперь я не хочу умирать, нет, только не сейчас! Я лишь начинаю узнавать жизнь и надеюсь: судьба будет к нам милостива. Мы должны принять великодушную защиту Браччиано и немедленно отправимся к нему во дворец.
Фарнезе был взбешен, узнав о дерзком поступке Аккоромбони. Он был уверен, что ни герцог, ни запуганная семья не отважатся прибегнуть к такому средству. Он ожидал увидеть у себя двух униженных, молящих о защите женщин, которых собирался облагодетельствовать и потребовать затем от Виттории должную плату.
Браччиано был, разумеется, счастлив видеть возлюбленную в своем дворце и под своей защитой, но он отдавал себе отчет в том, какой опасности подвергнется в том случае, если правительство решится на крайние меры и поведет расследование со всей строгостью. Между тем он пытался поддержать Витторию и обещал, что приложит все силы к тому, чтобы не случилось ничего ужасного.
Судейские не отважились войти в его дворец, но губернатор сам появился у него, чтобы пригласить Витторию — как подозреваемую в убийстве Перетти — на суд кардиналов.
В зале Ватикана собрались судьи. Впереди председатель — кардинал Фарнезе, за ним Карл Борромео и Фердинанд Медичи. Присутствовали и другие кардиналы и епископы, а также несколько писцов и судей курии. Прежде чем начинать сам процесс, решили заслушать обвиняемую и подозреваемых. Рыцарю Карру удалось через протекцию быть допущенным на этот допрос, ибо ему очень хотелось хотя бы увидеть знаменитую Витторию, о которой на разные лады судачил весь Рим.
Все пришли в изумление, когда вместо скорбящей и униженной, как ожидали, в зал гордо вошла женщина в полном блеске своей ослепительной красоты. Она надела самый богатый свой наряд, на шее и в волосах сверкали драгоценные камни. Пораженный Фарнезе вынужден был признать, что никогда еще не видел эту мраморную красавицу столь неотразимой.
— Что мы видим, синьора? — начал Борромео. — Вместо убитой горем вдовы перед нами богато разодетая женщина, будто невеста князя; вместо кающейся Магдалины — гордая Юдифь? {118} Так вы выражаете раскаяние и скорбь? Так вы хотите примириться с гневной тенью вашего супруга?
118
…вместо кающейся Магдалины — гордая Юдифь? — Мария Магдалина — образ кающейся блудницы, ставшей затем преданнейшей последовательницей Христа (см.: Христианство: Энциклопедический словарь: В 3 т. Т. 2. М., 1995. С. 86); грешница, возлившая на голову Христа миро, омывшая его ноги своими слезами и отершая их своими волосами, — образ кающейся блудницы; Юдифь — благочестивая вдова из иудейского города Ветилуй, спасшая свой город от нашествия ассирийцев, поразив мечом их полководца Олоферна.
— Если бы я действительно была преступницей, — твердо ответила Виттория, — то перед вами, называющими себя моими судьями, предстала бы сегодня безутешная вдова в заранее, с тонким расчетом, приготовленных черных одеждах и густой вуали, чтобы вызвать ваше сочувствие и благосклонность. Но испуг и горе так внезапно настигли меня, что я забыла об искусных приготовлениях и охотно украсила себя, ибо сегодня весь мир должен узнать о моей невиновности.
Не дожидаясь приглашения со стороны судей, она села в единственное не занятое в зале кресло.