Витя Коробков - пионер, партизан
Шрифт:
— Ну как за что? За то, что возьму в компанию. Работа денежная. Что ж тебе, даром?
— Ох, и торгаш ты, Аркашка, — брезгливо сказал Витя и чуть не испортил все дело.
— А ты не торгаш, не торгаш? — вскипел Аркашка. — Ты зачем просишься? Подработать надо? Небось, оккупационные марки нелегко достать.
— Ну, ладно, сколько ты хочешь?
— Давно бы так, — обрадовался Аркашка. — Много не возьму. Мне платят пять марок. Если вдвоем возьмемся, будут платить десять. Тебе из них две. Остальное мое.
— Почему же мне две? — полюбопытствовал
— Ну и что ж! — усмехнулся Аркашка. — Я главный хозяин, а ты вроде приказчика.
Вите стало тошно от этого разговора, от самодовольного вида Аркашки. Он сунул руки в карманы, чтобы невзначай не стукнуть «хозяина».
— Ладно, согласен, — сказал он. — Когда дашь объявления?
— Хоть сейчас, — вошел в роль нанимателя. Аркашка. — Клей у тебя есть? Я не дам. И кисточку тоже сам добывай. Это лишний расход.
— Хорошо, давай скорее, — торопил Витя.
Они пошли через двор в сарай, где хранилось у Аркашки все его хозяйство: банка с клеем и большая кисть из конского волоса. Витя взял банку, заглянул в нее, но тут же гадливо отшвырнул.
— Фу, — отплевываясь, сказал он. — Из дохлятины варишь, что ли?
— А что? — усмехнулся Аркашка. — Зато даром.
Он достал пачку объявлений, отделил часть и подал Вите:
— Вот. Чтобы завтра были расклеены. А то мне попадет.
Витя взял пачку, просмотрел и вернул Аркашке. Сказал недовольно:
— Что ж ты все одинаковые даешь? Ты дай разных, а то не интересно. Мне ведь и самому почитать хочется.
— Пожалуйста, — безразлично сказал Аркашка. — Тогда сам отбирай.
Вятя выбрал объявления всех сортов и, попрощавшись, ушел.
— Смотри, все расклей! — крикнул ему вдогонку Аркашка.
— Ладно, — махнул рукой Витя.
Дома он отложил по два экземпляра каждого объявления для дяди Коли и пошел на биржу труда. В тесном, душном помещении, прислонившись к засаленным стенам, угрюмо стояли пожилые мужчины и женщины, подростки. Витя потолкался у одной группы, перешел к другой. Узнав, что в Дальние Камыши рабочие нужны, он протиснулся к окошечку и спросил, не требуются ли туда печники. Тотчас же из окошечка высунулась круглая голова:
— Кто печник? Пропустите, пусть получит направление.
Вятя шмыгнул в сторону и, выскользнув за дверь, побежал домой.
На другое утро дядя Коля ушел. Мать сказала, что он получил направление на работу в Дальние Камыши.
А через несколько дней советская авиация разбила казармы на Кочмарской и артиллерийский склад.
— Дошел, видать, дядя Коля, — сказал отец за обедом.
СЛАВКА БЕСПРИЗОРНЫЙ
Сегодня Витя встал раньше обычного. Нужно было подыскать надежное место для хранения собранных после десанта патронов и листовок, которые сбрасывали советские самолеты. Держать их дома было небезопасно. Правда, с обыском больше не приходили, но лучше не рисковать. Можно, найти отличный тайник, например, где-нибудь в башне старой крепости.
Беспечно насвистывая, Витя шел по пустынным улицам города. Его, казалось, ничто не интересовало. На самом же деле, после того, как он выполнял задание дяди Коли, он уже не мог ходить по городу безучастно. Он непроизвольно наблюдал и отмечал в памяти, где размещаются фашистские штабы или устанавливаются новые огневые точки.
Но вскоре его внимание привлекло совсем другое. Он увидел мальчика, усталой походкой тащившегося по противоположной стороне улицы. На нем был старый, замызганный пиджак. Из рваных рукавов выставлялись острые, красные от холода локти. Холщовые штаны, продранные на коленях, бахромой спускались на разбитые, грязные башмаки. Мальчик шарил глазами по земле, словно надеялся найти что-то и подобрать.
Чем ближе подходил мальчик, тем большее волнение охватывало Витю. Что-то очень знакомое было во всей фигуре и в походке этого беспризорного, хотя таких оборвышей после вторичной оккупации города появилось немало. Витя не верил своим глазам, пытался убедить себя, что он ошибается, но сердце раньше глаз подсказало ему, что это он, его милый дружок, курносый Славка.
— Славка! — крикнул Витя и ринулся через дорогу.
Мальчик пугливо вскинул голову, остановился. В два прыжка Витя был возле него, схватил за руки, теребил за пиджак, не спуская счастливого взгляда с грязного, измученного лица друга.
Но Славка отозвался на эту бурную радость странно: губы его дрогнули, искривились, глаза налились слезами, он засопел и отвернулся.
Витя растерянно умолк. Потом осторожно спросил:
— Ты чего, Славка? Откуда ты? Ты же в деревню уехал?
Славка вздохнул.
— Уехал, — хрипловатым голосом ответил он. — В деревне и жили. А потом пришли эти… Мамку убили, а хату сожгли. Я спрятался у соседей. Ночью ушел. Три дня по лесу ходил, думал партизан встретить. Изорвался весь. Есть нечего, да и холодно. Пришел вот сюда.
— Что же ты к нам?.. — спросил Витя.
— Был я на вашей улице, — ответил Славка. — Дом разбомблен. Никого нет. Пошел к тетке, а там часовой, не пускают.
— Ведь тетя Катя переехала, — вспомнил Витя. — Их дом под штаб заняли. Она теперь на Карантине живет.
Разговаривая, они медленно шли мимо белого двухэтажного здания. До войны здесь была их школа. Сейчас у подъезда стоял гитлеровский солдат. Вскинув автомат, он отгонял прохожих, заставлял их переходить на другую сторону улицы.
Славка переменился в лице. Никогда не думал Витя, что его веселоглазый друг способен на такую безудержную ненависть.
— У-у, гад, — шептал он, стиснув зубы. — Доберусь и я до вас, доберусь…
И Витя только в этот момент понял, сообразил, что принесла война его другу: нет у него теперь никого, кроме тетки. Отец еще в начале войны пропал без вести на фронте, мать убили фашисты…
А Славка страстно продолжал:
— Я отомщу, я слово дал. Вот передохну немного и уйду к партизанам.