Витя Коробков - пионер, партизан
Шрифт:
— Ты, Виктор, не тараторь попусту. Что значит пойдешь? Здесь, на месте, сначала поучись. Партизан — всегда в разведке, всегда уxo держит востро. Слышишь, вот опять стреляют. Теперь справа больше отдает. А дозорные ничего не сообщают, знака не дают: значит, каратели не нащупали нас еще. Так бьют, в белый свет.
Подошел Петр Донченко, подсел к костру, потянулся за угольком для своей искусно скрученной козьей ножки.
— Привет честной компании. Как, Витя, настроение? Вот верно говорят: гора
— Слыхал об этом, слыхал, — отозвался дед, подбрасывая в костер хворосту, старательно отбирая веточки можжевельника и дуба.
— А дружок-то твой, Славка, где? Он ведь меня нашел, — поинтересовался моряк.
— Не повезло Славке, заболел.
— Жаль-жаль. Малый хоть куда, — Донченко потянулся за ведром. — Сходить, видно, за водой. Что-то ключевой захотелось.
Витя вызвался принести воды, взял ведро и, стараясь не греметь им, пошел по тропинке к роднику.
Лагерь просыпался. То там, то тут из шалашей выходили партизаны, потягиваясь спросонья.
Витя свернул с тропинки и пошел напрямик через кусты боярышника. Он уже начал спускаться в овраг, когда заметил на поляне партизана. Человек сидел на старом обомшелом пне, опершись на автомат, и не то задумался, не то дремал. Витя не обратил на него внимания и пошел своей дорогой. Сзади щелкнул затвор автомата. Он обернулся. Тот, на поляне, глядел ему вслед, держа автомат на весу. Глаза их встретились. Витя оцепенел, задохнулся, земля качнулась под ногами. А человек спокойно поднялся и, не торопясь, пошел в лес.
— Стой! Стой! — не своим, визгливым голосом вскрикнул Витя и бросился назад, карабкаясь по крутому склону.
Человек молча шагал к лесу.
— Стой, стрелять буду! — продолжал кричать Витя.
Человек остановился и насмешливо сказал:
— Ты чего разорался? Немцев на лагерь навести хочешь?
Витя опешил, но не сдался.
— Что вы здесь делаете? Кто вы?
Человек ядовито рассмеялся.
— Вот еще, патруль нашелся. Чего это ради мне давать отчет каждому сопляку?
Он повернулся, намереваясь продолжать свой путь.
— Подождите, — опять задержал его Витя, — Я вас знаю.
— Еще бы не знать. Меня весь лагерь знает.
— Нет, — почти прошептал Витя. — Я вас знаю по городу. По Феодосии. Вы были в Феодосии? У вас тогда были черные усы.
Как ни тихо были сказаны эти слова, Вятченко их услышал. Но ни тени смущения не появилось на его окаменевшем лице.
— Что ж, и это уже не секрет, — небрежно бросил он. — Я состоял там в подпольной организации.
— В подпольной? Врете! Вы служили в полиции. Я все знаю и сейчас же скажу деду Савелию.
Вятченко приблизился, мягко ступая, взял Витю за локоть.
— Погоди, — сказал он, пронизывая Витю острым взглядом маленьких колючих глаз. — Так все можно испортить. Ты не знаешь всех обстоятельств. Я теперь вспоминаю тебя. Но Листовничая не все тебе доверяла.
Витя вздрогнул и рванулся из цепких рук Вятченко:
— Пустите!
Но Вятченко крепко держал его.
— Погоди. Я действительно служил в полиции. Но это была конспирация, глубокая конспирация. Понимаешь?
Витя недоверчиво смотрел на шпиона. Вспышка ужаса, вызванная неожиданной встречей, прошла. Он начинал колебаться. Вятченко тотчас же уловил это.
— Вот видишь, как можно ошибиться, — быстро говорил он. — Я работал на Листовничую. А потом мне пришлось уйти в лес, как вам с отцом сейчас. Так-то, парень. Ну, ты беги. За водой, что ли? Беги, а то заболтался я с тобой, а мне лагерь охранять надо. В дозоре я.
Витя еще раз оглядел высокую фигуру Вятченко и стал медленно спускаться вниз, к роднику.
Расставшись с Витей, Вятченко торопливо зашагал к лесу. От недавней уверенности его не осталось и следа. Он был растерян и озлоблен. Этот мальчишка… Выдаст или нет? Пусть даже не поверят, все равно — начнут проверять и дознаются. Черт! Как же он, идиот, упустил такого свидетеля!
Вятченко круто повернул назад, прячась за кустами, спустился к роднику. Мальчишки уже не было. «Ушел, выдаст!» — Он кошкой вскарабкался по склону оврага. Между деревьями что-то мелькнуло. Прильнув к стволу дерева, бандит всмотрелся… «Он!»
Медленно поднял автомат, долго и старательно прицеливался. Тотчас вслед за выстрелом раздался вскрик и шум, словно от падения тела. Вятченко зло усмехнулся и бегом бросился в овраг.
…Витя набрал воды и стал подниматься вверх по извилистой тропке. Где-то совсем близко слышались автоматные очереди. Он уже миновал полянку, когда над самым ухом прожужжала вдруг пуля и, ударившись в ствол молодого дубка, отколола от него щепку. Витя отшатнулся в сторону, подвернул ногу и упал, едва удержав ведро.
Он все-таки расплескал воду, но не пошел снова к ключу. Кто его знает: не настигнет ли там вторая шальная пуля — автоматы не перестают строчить. Деда Савелия у костра уже не оказалось.
— Что так мало? — спросил Донченко, припадая к ведру. — Или тащить тяжело?
— Да нет, — отмахнулся Витя. — Расплескал дорогой. Дед Савелий где?
Донченко оторвался от ведра, вытер рукавом мокрые губы, охотно сообщил:
— Побрел куда-то дед. Спешно побрел. Чудной он, право. Сидел-сидел, молчал-молчал, думал-думал. Потом как вскочит, словно оса его ужалила. «Надо, говорит, поспешать, а то прозеваем». И ушел.