Витя Коробков - пионер, партизан
Шрифт:
— Ты, хлопец, вперед без приказу не суйся. Разведка — дело тонкое, особого обхождения требует.
Голос у командира, бывшего рыбака, спокойный, хрипловатый. На промысле он не был, пожалуй, уже два года, а от него и сейчас, кажется, пахнет рыбой. Витя идет следом за ним и в душе возмущается: «Что он меня, как маленького, наставляет… Не первый день в отряде. Знаю».
— Вот насчет глаз, — продолжает Пантелеев. — Закон такой: гляди в оба. Глаза разведчику заместо автомата. У тебя, я вижу, глазенки вострые. Вот и примечай
Ночью шли осторожно, след в след. Луны нет, а звезд на небе — словно ракушек на «диком» пляже. Вите вдруг вспоминается этот пляж, весь усеянный разноцветными раковинами. Одни из них совсем маленькие — еле видны, другие — крупные, ярко горят под лучами солнца.
Тишина. Деревья словно застыли, не шелохнутся. Но стоит вслушаться, и ночь оживает. Она полна таинственных звуков. Обостренный слух жадно ловит их. Вот где-то щелкнула обломившаяся ветка. Витя насторожился. Не оступился ли это осторожный враг?.. Еле слышно зашуршал, падая, кленовый листок. Отчего он упал?.. Пискнул какой-то зверек. Кто его потревожил?..
Они идут по едва уловимой тропинке. Отклоняться в стороны опасно — мины.
Как хорошо, что дядя Саша включил его в боевую группу! Разведка — настоящее дело. В отряде все относятся к разведчикам с особым уважением.
Вите очень хочется показать себя в этой разведке. Но Роман Пантелеев все время держит его около себя. Обидно. Чем он хуже других? В чем, в чем, а в разведке он, пожалуй, никому не уступит: Везде пройдет, все узнает. Куда взрослому и не сунуться — там он, как мышь, проскользнет. А наблюдать научился еще в городе. Вообще Витя недоволен своим маленьким ростом и, когда разговаривает с комбригом, поднимается на цыпочки. А сейчас это даже кстати: не так заметен. Ведь для разведчика маскировка — первое дело.
На заре подошли к деревне. Выдвинулись на опушку леса и затаились. Лес просыпался. Налетел тихий ветерок, колыхнул ветви на деревьях, осыпал разведчиков снегом. А вот и в деревне скрипнула дверь, раздался стук топора.
Витя лежал в кустах. Впереди широкая заснеженная опушка. Дальше — неглубокий овраг, а за ним уже первые домики. Витя осторожно подполз к командиру и что-то зашептал ему на ухо. Командир кивнул: согласен. Стараясь не шуметь, напрягая все мускулы, Витя пополз вперед. В кусточках возле самой поляны остановился и стал прислушиваться.
Его не удивляло безжизненное молчание деревни. Повсюду теперь так: скота нет — фашисты забрали; собак нет — постреляли; кошки, и те перевелись. В иных только хатах остались козы — десяток на всю деревню.
Будто подтверждая Витины размышления, заблеяла коза. Она выбралась из оврага на поляну и принялась деловито пощипывать ветки кустарника. Витя затаил дыхание. Вслед за козой на поляну вышли два мальчика: один — черный, как цыганенок, второй — посветлее, конопатый, с торчащими во все стороны вихрами русых волос. Мальчики привязали козу к дереву и стали собирать хворост, переговариваясь.
Витя устроился поудобнее и сложил губы трубкой. В ту же минуту в кустах защелкал соловей.
Ребята на поляне удивленно подняли головы.
— Слышь? — сказал вихрастый. — Соловей!
— Соловей? Зимой-то?.. Ты, Колька, выдумаешь! — А может, запоздалый какой…
Коля подобрался к кустам. Соловей умолк, потом защелкал совсем рядом. Коля раздвинул ветки и чуть не вскрикнул: перед ним стоял паренек, такой же чернявый, как его товарищ, только чуть повыше.
— Тс-с! — прижал Витя палец к губам. — Это я соловьем свистал.
— Ты? — удивился Коля. — А я думал — настоящий. Здорово. Не отличишь.
Он оглядел Витю с головы до ног и нахмурился.
— Чего прячешься?
— Не от вас, — усмехнулся Витя. — А ты чего испугался?
— Чего нам бояться? Мы в своей деревне.
— Немцы в селе есть?
— А тебе что?
— Друг у меня тут. Надо бы повидаться, да боюсь: немцы схватят. Чужой ведь…
— Оно так.
Помолчали, приглядываясь друг к другу.
— Ты Новикова Гришу знаешь? — начал опять Витя.
Коля опустил дрогнувшие ресницы:
— Зачем тебе?
— Да он и есть мой друг. Новиков Гриша. Мы вместе в Артеке были.
Коля молчал, не поднимая глаз.
— Я к нему обещался прийти, — продолжал Витя, — рисунки новые показать. Да вот война.
Коля свел белесые брови к переносице, что-то припоминая.
— Ты не художник ли? — спросил он.
— Ну, какой художник, — смутился Витя. — Хотел учиться рисовать, и тут война помешала. А ты откуда про меня знаешь?
— Гриша — мой брат. Он про тебя говорил. Гриша много твоих рисунков привез. Ничего, стоящие… Верно, Генка? — глянул он на чернявого. Тот согласно кивнул головой.
Витя обрадовался. Вот повезло! Пусть Коля вызовет брата. Неохота ему идти в деревню, с фашистами встречаться. Но Коля не двигался с места.
— Нету Гриши, — прошептал он, наконец. — Фашисты убили.
Сердце у Вити захолонуло. Убили Гришу… Как же так? Ведь он хотел быть изобретателем. Он же такой выдумщик, такой умелец. За что они его?..
Коля рассказал. Прошлым летом Гриша пошел с девушкой-соседкой в Симферополь. На обратном пути их схватили, в гестапо за подкладкой Гришиного пиджака нашли советские листовки. Обоих расстреляли…
Витя не сразу пришел в себя. Напомнил ему о цели прихода Гена:
— Ты от партизан?
Витя заглянул в его черные блестящие глаза и вдруг решился:
— Оттуда. Помогайте, ребята. Немцы в селе есть?
— Есть, каратели.
— Давно стоят?
Трое ребят сидели друг против друга. Посмотреть со стороны: болтают от нечего делать. Снаружи ведь не видно, как громко и часто колотятся ребячьи сердца.
— Мне точно надо знать, где штаб, пулеметы, — объясняет Витя мальчикам.