Вивиана. Наперекор судьбе
Шрифт:
– Миледи, – камердинер шагнул ко мне, взяв мои холодные руки в свои теплые ладони: – Я недостоин вашей помощи, моя девочка… Я не могу ей воспользоваться.
У меня по телу покатилась волна трепетного и дребезжащего тепла. Его руки будто были сделаны из нежного бархата, к которому прикасаться – одно удовольствие. Еще ни один знакомый мне мужчина не обладал такими мягкими пальцами: – Почему вы не можете принять мою помощь, Лиан? Это единственное, что я могу для вас сделать. Мне бы хотелось, чтобы вы получили рыцарские шпоры, блистали при дворе, были моим рыцарем, а я – дамой вашего сердца. Но это лишь мечты, сэр, а реальность совсем другая. Прошу вас, не отвергните мою руку помощи. Ведь… мы оба боимся потерять друг друга. Я знаю, что ваше бегство означает нашу последнюю встречу, но я верю, что…, – мои пылкие, идущие от самого сердца, слова прервал мистер Беверли, упав передо мной на колени и обхватив руками мои ноги, скрытые под юбками. Я вцепилась в его плечи, как утопающий цепляется на соломинку. Я и вправду утону в омуте одиночества без моего камердинера.
– Вивиана, мой ангел-хранитель, видит Бог, мне тоже больно прощаться с вами, но ведь в любом случаи нас ожидает разлука. Моя судьба в ваших руках законно, зачем же вы хотите спасти меня путем беззакония?
– Накануне вашего заключения, его величество сказал мне, что я могу принять относительно вас два решения: смертная казнь, либо десять ударов кнутом и изгнание из дворца. Король отказался от вашей службы, сказав: «Проход в мои покои запрещен тому, кто прилюдно оскорбил даму». Мне жаль, что так все закончилось. Поймите, если вы сейчас сбежите, то убережете свое тело от ужасных ударов. Я надеюсь, вы помните, что делают с изгнанными камердинерами, слугами, а одним словом, с рабами? Ставят клеймо секирой на лбу. Никто, ни один человек не примет и даже не заговорит с теми, у кого есть такая «печать». Прошу вас, согласитесь бежать сейчас, в эту минуту. У дверей нас ожидает Паскуаль, паж начальника Тауэра. Пойдемте, – я протянула Лиану руку, в надежде, что он послушается меня. К моему великому облегчению, юноша вложил свою руку мне в ладонь: – Я бы никогда не бежал от наказания, как трус, клянусь. Но ради того, что бы в будущем встретить вас, я готов, – у меня на глаза навернулись слезы. Тоска острым концом ударила мне в сердце. Я отошла к двери, вскинув голову и пытаясь сдержать чувства, которые охотно рвались наружу. Я должна была пожертвовать собой ради мистера Беверли, ради его счастья и безопасности я обязана переступить через свою любовь. Я готова мучиться целую жизнь, страдать и быть одинокой, но знать, что Лиан жив и здоров….
Теперь нужно было осуществить вторую часть нашего плана. Быстрыми шагами мы прошли на первый этаж, отыскали камеру Тангюль. Теперь, когда оставались считанные минуты, Паскуаль, всегда такой спокойный и ответственный, тоже заволновался. Вдобавок, у него засочилась рана и через белую ткань стали пробиваться красные пятна. Несмотря на головную боль и волнения, мальчик почти без шума смог открыть дверь.
– Выходите! – прошептала я, прислонившись к стене. На мои слова не последовало ответа, но в проеме показалась голова турчанки. Она и вправду была экзотической внешности: черные глаза, наполненные блеском, будто вываливались из орбит, две толстые косы, размером в детскую руку, ниспадали до пояса. Тонкая ткань платья, пошитого на восточный манер, едва скрывала прелести ее фигуры: высокие груди были налиты, белоснежные бедра с розовым отливом игриво покачивались.
Тангюль окинула нас подозрительным взглядом, только потом вышла: – Кто вы? Что вам нужно? – девушка злобно метала свой змеиный взгляд то в одну сторону, то в другую. Я понимала, как мы нелепо выглядим: я, в промокшем платье и с растрепанными волосами, Паскуаль с разбитой головой, Лиан, чья одежда была запылена тюремной пылью.
– Послушай, Тангюль Ханым, мы пришли, чтобы спасти тебя. Ты можешь довериться нам, – я старалась говорить ласково и дружелюбно, но холодность этой надменной турчанки не уменьшалась: – Почему я должна вам верить? Какие-то три незнакомца без труда и шума открывают дверь в мою камеру, потом, не называя своих имен и фамилий, говорят, что хотят помочь мне бежать. Не одна здравомыслящая женщина не поверит вам, а особенно, мусульманка. Мой народ слишком хорошо разбирается в людях, чтобы отличить ложь от правды, – я стала терять терпенье: – Уважаемая Тангюль, а ты сама подумай, зачем нам тебя обманывать! Или же ты считаешь, что мы, как ты выразилась, три незнакомца, будем рисковать собой ради забавы?! Значит так, на дискуссии у нас нет времени! Решай, либо ты идешь с нами, и тебе больше никто не указывает, ты вольна делать то, что захочешь, уезжать туда, куда захочешь, либо оставайся в темнице со своими глупыми подозрениями и жди, когда тебе отправят на родине в облике рабыни, – турчанка стала беспокойно теребить волосы. Я видела, что ее уверенность сейчас находится между осторожностью и риском. Но упоминание о том, что ее ожидает скорое рабство, сделало свое дело.
Мусульманка согласно кивнула, и вслед за нами, царственно, подобно королеве, пошла по пыльному полу. Теперь в воздухе веяла напряженная тишина, все, от меня до Паскуаля, занервничали. Заключенных нам с пажом удалось освободить, но как вывести их незамеченными, мы не знали. Был только один выход, опасный, очень рискованный, но единственный. Нужно было забраться на северную часть крыши Тауэра, туда, где внизу нет охранников, а сплошные заросли. Прыгать с такой высоты было очень опасно, можно было разбиваться о камни, или поцарапаться о ветви, но пришлось идти на риск. Мы стали взбираться по винтовой лестнице, но тут Паскуаль нас остановил: – Стойте, прыгать будут не все. Ведь стражники с внешней стороны ожидают меня и мою «сестру». Если мы не выйдем обратно тем же путем, что сюда и зашли, все догадаются о том, что устроили побег мы. Поэтому, леди Вивиана, вам придется пойти за мной, а вы, мистер Лиан и Тангюль Ханым, взбирайтесь на крышу и прыгайте, потом бежите до берега. Я бы отвез вас на своей лодке, но мы с леди Бломфилд отплывем в другую сторону, к дворцу. Вам же придется пересекать Темзу самостоятельно. Простите за это, – мальчик опустил голову, но Тангюль по-матерински погладила его по волосам: – Ты и так для нас много чего сделал вместе со своей хозяйкой, малыш. Ни каждый ребенок решится помогать беглецам, – я улыбнулась, наблюдая за этой нежной сценой, но внезапно все мое внимания приковалось к Лиану. Мысль о том, что, возможно, эта наша последняя встреча, адски кольнула мне в сердце. Я положила руку на локоть сэра Беверли, тихо проговорив: – Мне очень жаль, мистер. Будьте счастливы и берегите Тангюль. Она нуждается в вашей помощи. По иронии судьбы, вас связало одно горе. Я рада,…что с вами будет женщина, способная окружить лаской и теплом. Буйный нрав турчанки утихнет, если…, – Лиан не позволил мне договорить, положив свой палец мне на губы: – Вы сами понимаете, что говорите, мой ангел? Вы хотите, чтобы Тангюль Ханым стала моей женщиной? Этого никогда не будет. Она уедет в Турцию, а я останусь в Англии.
Я горько улыбнулась, пытаясь сдерживать слезы, которые душили меня и не позволяли спокойно говорить: – Я… я никогда не думала, что мне будет… так тяжело с вами прощаться, – на последних словах мой голос задрожал, и две одинокие слезинки, холодные, как лед, скатились по моим пылающим щекам.
– Мой нежнокрылый ангел, запомните, мы не прощаемся, а говорим, до свидания. Не плачьте, ваши слезы убивают меня. Прошу, помните меня, лелейте в своем сердце, и тогда эта любовь никогда не умрет.
– Любовь? – наивно, по-детски вытаращила я глаза.
– Разве вы меня не любите? – этот полу-шуточный, полусерьезный вопрос застал меня врасплох. Я уже давно призналась себе, что мое сердце отдано Лиану, но я еще никому не говорила об этом вслух.
– А вы меня? – отвечая вопросом на вопрос, поинтересовалась я, и мое сердце замерло в ожидаемой истоме.
– Люблю, люблю, люблю…., – эти слова укутали меня, как теплая шаль в холодную зиму. На душе стало так тепло, светло, хотелось петь, кричать всем о том, что я счастлива…. Но это было лишь мимолетное, мгновенное счастье, которое пришло из ниоткуда, и ушло туда же.
– Нам пора, миледи, – подошел ко мне Паскуаль, одним махом развеивая и уничтожая мои мечты. Вот и настал тот момент, которого я боялась больше смерти. Сглотнув слезы, я попыталась улыбнуться, чтобы последний миг, проведенный с моим Лианом, был освещен солнцем и радостью: – До свидания, Лиан, – движимая пороком, я наклонилась к его губам и оставила на них единственный, целомудренный поцелуй. Тангюль, стоявшая на приличном расстоянии от нас, все равно уловила этот жест, и я заметила, как ее змеиные глаза злобно блеснули. Но я не отдам ей моего любимого, никогда, ни за что. Хотя, я ведь уже отдала…. Не нужно было освобождать эту турчанку, посланную самим сатаной. Но, что сделано, то сделано. Я ведь не могу из-за своей глупой и бессмысленной ревности поломать жизнь сэру Лиану. Пусть будет счастлив, ведь горе сближает, и один Бог знает, как потом, через несколько дней, проведенных в скитаниях и холодных ночей, Лиан отнесется к своей подруге по – несчастью.
Я, пытаясь не оглядываться, пошла вслед за пажом, но меня не покидало чувство, что в этой башне, там, близ второго этажа, я оставила свое сердце, оставила его в сильных руках безродного камердинера…. Я оторвала кусочек своей души и преподнесла ему, преподнесла навеки вечные. Если я не умру от тоски, то от одиночества, ибо моим единственным возлюбленным не может быть никто, кроме сэра Лиана Беверли, которого я знаю всего два дня, но полюбила так сильно, будто была с ним всю жизнь.
Когда массивные двери распахнулись, как крылья бабочки, нам вновь загородили проход два стражника: – Нашел медальон?
– Нет, обыскал всю башню, каждый закоулок и щель. Нигде нет. Возможно, хозяин обронил его в другом месте.
Охранники безразлично кивнули, а вскоре вообще исчезли из виду за толстой стеной правого крыла.
Я вскинула голову, желая увидеть на зубчатой крыше Лиана и его спутницу. Ветер теплыми порывами дул мне в лицо, разметая волосы по плечам. И тут на фоне серого, местами голубого, неба, стоя на самом краю, показались два силуэта, которые казались призрачными. Прищурив глаза и благодаря своему острому зрению, я смогла различить эти две фигуры, отчего сердце мое невольно екнуло. Сэр Беверли взял на руки турчанку, ласково укутав ее в свой потертый плащ. Мгновение, и они прыгнули…. С этим прыжком у меня все оборвалось внутри, а дикое желание увидеть Лиана, убедиться, что после этого опасного «полета» он жив, вонзилось беспощадными когтями мне в разум. Но все-таки, собрав все свое мужество и смелось, я сказала себе, что должна вести себя, как настоящая Бломфилд: гордо и непоколебимо.