Вий. Рассказы о вирт-реальности

Молчан Юрий

Старуха вошла последней. Она затворила скрипучую дверь, и во дворе снова сделалось темно.

***

Телефона у бабки не оказалось. Обычный деревенский дом без каких-либо признаков техники. Даже без электрочайника и телевизора. Зато соблазнительно пахнет свежим жаренным мясом.

– Как же так, бабуля? – простонал Голыщенко, сидя за столом посреди комнаты, где под потолком слабо горела тусклая лампочка. – Как ты живешь без телефона?

– Живу, милок, уже давно. Тут раньше линия проходила. Но потом вона перестала работать.

Хома с друзьями переглянулись. История выглядит до ужаса неправдоподобно.

– Бабушка, а у соседей есть телефон? – спросил Панчинков.

– Где ты тут заметил соседей? – мрачно буркнул Хома. – Дом-то один.

Бабка посмотрела на Хомского, ее старые зубы обнажились в улыбке.

– Он верно говорит. Соседей нету, милки. Одна я живу тута.

– Ёкарный бабай, – выругался Панчинков. – Че делать будем, пацаны?

– Пошли обратно к машине, – предложил Хомский, с готовностью поднимаясь на ноги.

Голыщенко встал с лавки у стены.

– Погодите, соколики, – сказала бабка. – Скоро уже рассветет. Оставайтесь, поспите пару часов. Глянь, как вы уморились, у вас на лицах усе написано.

– Ты че, бабуля, – покачал головой Панчинков. – Некогда нам.

– А у меня водочка есть, огурчики с погреба, – сказала бабка, глянув на него с хитрой улыбкой. – Корову вчерась зарезала, у меня теперь отбивные жареные в печке с гречневой кашей.

Она посмотрела на каждого по очереди.

– Оставайтесь, поешьте по-человечьи. Куда вы попретесь на ночь глядя-то? Мне и неловко как-то, у меня так давно не было гостей. Все собака одна, я скоро так одичаю, и сама буду как собака.

Программисты переглянулись.

– Кстати, а что это с вашей собакой, бабушка? – спросил Хома. – Чего она то лаяла, то скулила?

Старуха покачала головой.

– Да больная она. Убивать жалко. Она постоянно то брешет, как самошедчая, то скулит, волком воет.

Хома кивнул. Это звучало убедительнее байки про телефон. Он вдруг почувствовал голод, в желудке громко квакнуло. Запах отбивных из-за заслонки в печи ударил в него с новой силой, нос почуял и свежесваренную гречневую кашу, сдобренную чесноком. Рот заполнился голодной слюной.

Сконфуженный, он посмотрел на усталые лица друзей. В их глазах прочел солидарность. Они тоже на вечеринке ничего не ели.

– Ну че, пацаны, – сказал он, – я бы поел чего-нить. Посидим немного, а потом пойдем. Согласны?

– Я бы от водочки не отказался, – крякнул Панчинков, с голодным азартом потирая руки. – Давай, бабка, мечи свое мясо и огурчики!

Голыщенко поморщился. Оставаться здесь почему-то хотелось не больше, чем ночевать на дороге в машине. Но, с другой стороны, он тоже не ел с обеда прошлого дня, и в животе царит неприятная сосущая пустота.

– Ладно, – сказал он и махнул рукой. – Гулять так гулять!

Все трое сели за стол, бабка принялась выставлять еду.

Панчинков разлил по стаканам водку и первый попробовал сочный соленый огурец из миски.

Хома поднес ко рту граненый стакан с мутно-белой жидкостью и залпом опрокинул в себя. На миг у него перехватило дыхание, глаза выпучились. Ему показалось, что у водки странный вкус, но списал на то, что самогон. Наверняка, на травах. Панчик был прав – потом будет, о чем рассказать. Время от времени нужно делать что-нибудь необычное, вроде этого. Так что, Хома даже был рад, что машина сломалась, и они, городские жители до мозга костей, получат такой вот «experience» в настоящей деревне, а на не какой-то там паршивой турбазе для корпоративов.

– Эх, хорошо пошло! – крякнул Панчик, выпив и хрустя огурцом.

Часы у него на руке показывали двадцать минут четвертого.

***

Хому разбудил переполненный мочевой пузырь. С трудом разлепив веки, он кое-как поднялся. Вокруг темно, за стеной меж досок просматривается темнота, из щелей тянет холодным предрассветным ветерком.

– Эх, деревня, – пробормотал он. – Выйдешь в поле, сядешь…гм…далеко тебя видать…

Терпеть сил не было, и он помочился прямо в угол сарая. Все равно под ногами трава, он спал на одеяле, так что ничего страшного.

Вдруг за спиной скрипнула дверь. Он дернулся, застегивая ширинку, но все же довел дело до конца.

Обернувшись, Хома увидел в предрассветной мгле старуху. Сердце бешено стучит, едва не выпрыгивает из груди. Однако теперь, когда увидел знакомое лицо, стало легче.

Хомский вдруг смутно припомнил, как бабка развела их пьяных и засыпавших на ходу по комнатам. Точнее – Панчика и Голыша отвела в соседнюю комнату, а вот его, Хому, почему-то сюда.

Бабка смотрит прямо на него, по губам змеится улыбка. Роман Хомский вздрогнул.

– А что, бабуся? – спросил он. – Чего тебе надо?

Бабка молча двинулась к нему. Хоме почудилось, что у нее на шее под телогрейкой что-то висит. Предмет испускает тусклый свет, он решил, что это экран планшета, но он погнал эту мысль. Нет, это определенно что-то колдовское, таинственное.

Он принялся отступать, к массивному деревянному столбу, на котором держится крыша. Бабка приближается, не отрывая от него черных, как ему показалось, демонических глаз.

– Ээ, бабуля, – Хома постарался взять себя в руки и выдавил улыбку. – Не шали. Я понимаю, что ты тут одна все время без мужиков…Ты милая и добрая… Но только я предпочитаю ровесниц. Без обид, ладно? Ты еще встретишь настоящего деда…преданного и любвеобильного. Который любит женщин постарше!

Он отвел глаза только на мгновение, но, когда вновь посмотрел перед собой, бабка исчезла. Как сквозь землю провалилась.

Чья-то рука легла ему на плечо. Хому окатило холодом – старуха стоит у него за спиной.

Студент качнулся, ощутив, как мозг ему будто сводит судорогой, голову заволакивает туман. Он захотел оттолкнуть старуху, но с ужасом понял, что руки не слушаются.

Бабка нажала ему на плечи, и Хомский почувствовал, что колени его сгибаются.

Старуха без труда взгромоздилась на него. Подчиняясь смутно ощутимой на уровне мыслей команде, Хома медленно направился к двери.