Визуальная культура в медиасреде. Современные тенденции и исторические экскурсы

Сальникова Екатерина

Вечером человек может завалиться дома на диван перед телевизором и перейти в режим траты личного времени в обмен на ожидание чуда, то есть индивидуально приемлемого или даже одобряемого телеконтента. Но человек может сходить и в самый настоящий кинотеатр, усесться в темном зале и настроиться на получение удовольствия от приобщения к экранной «второй реальности». Тут нашему герою звонят с работы, из дома или присылают sms-сообщение. И он вынужден одним глазом следить за фильмом, а другим глазом воспринимать послание на экране телефона. Потом, возможно, ему придется достать ноутбук и снова погрузиться в дела, а может быть, достаточно будет смартфона и даже просто телефона, с помощью которых он выполнит ряд необходимых дел, так или иначе связанных с поиском, созданием и трансляцией информационных блоков. Но в любом случае кинозал превратится в многоэкранную структуру, где наряду с далеким большим экраном сразу для всех в любой момент могут

активизироваться один или несколько экранов малых, предназначенных для индивидуального пользования.

Само присутствие многоэкранности, таким образом, нестабильно. Оно может и не быть заранее организовано инфраструктурой той или иной среды человеческого обитания, но возникает в соответствии с индивидуальными потребностями отдельных людей, не являясь внутренне согласованной, единой технической системой. Сегодня можно говорить о «броуновском движении» экранов в современной среде человеческого обитания. А также о привычке участвовать (насколько позволяют и требуют обстоятельства) в многократном рождении полиэкранности и, соответственно, политемпоральности в том или ином пространстве.

Человек у себя дома или в кафе сидит за ноутбуком, работает или развлекается. А рядом лежит наготове сотовый телефон – вдруг кто-то позвонит, придет важное сообщение или взаимодействие с ноутбуком приведет к необходимости срочной телефонной связи с большим миром. Или пользователь делит поровну свое внимание между ноутбуком и телевизором, поскольку ему одновременно важно и то, что показывает «ящик», и то, что можно делать в компьютере. Тут звонит сотовый телефон, и человек начинает вести беседу, при этом нажимая на клавиши ноутбука и время от времени поглядывая в телеэкран.

Или: человек едет в метро, играет в компьютерную игру на мобильнике, поглядывает на электронные экранчики со схемой движения, читает бегущую строку. Посматривает на экран соседа, который смотрит фильм, слушая аудиоряд через наушники.

Или: Человек с семьей сидит в аэропорте, ждет вылета, а пока вылет откладывается, надо чем-то занять ребенка. И папа дает ему планшет или какое-нибудь еще экранное мобильное устройство, которое транслирует мультфильмы. Мама ведет переписку по айфону. Папа попеременно поглядывает на табло с информацией, в анимационную реальность ребенка и в экранчик айфона жены – просто так. А вокруг снуют пассажиры и служащие аэропорта, возят тележки с багажом, мелькают изображения на больших экранах с рекламой.

Современные люди привыкают находиться как бы между реальной публичностью окружающего трехмерного пространства и виртуальной публичностью больших экранов. Внутри средово-ландшафтной коммуникации индивид приучается выстраивать для себя зоны интимной коммуникации, отыскивать зоны культурно-регламентационной коммуникации, переходить по мере необходимости или желания к альтернативно-дублирующим формам коммуникации или же просто терпеть присутствие возможностей таковых видов коммуникации. Курсирование между разными экранными средствами – траектории современных обитателей больших городов.

Разные виды коммуникации могут находиться в свободном чередовании, плотном миксе или толерантном сосуществовании в единой пространственной среде. В коммуникации одновременно способны участвовать экранные устройства разных размеров, поколений, принадлежности. Приватная ниша, не маркированная очевидными материальными границами, внутри разомкнутого публичного пространства – типичная мизансцена нашего времени.

Описанная выше ситуация перманентной многоэкранности сформировалась совсем недавно, и поэтому, думается, сегодня невозможно с уверенностью определить ее смыслы и последствия. Можно позволить себе говорить о некоторых ощущениях, смутных предположениях. Они состоят в том, что ввиду формирования виртуальной публичности, которая симультанна реальной публичности, происходит адаптация общества к очевидному кризису «публичной сферы» в понимании Ю. Хабермаса [76] , сформированном им еще в 1960-е годы, а вместе с тем – трансформация «публичной сферы» в дрейфующую, плавающую, игровую, аполитичную, децентрализованную публичность [77] . Если можно согласиться с тем, что публичная сфера становится «более широко понимаемой общей средой взаимодействия, где граждане получают информацию» [78] , то непременность «публичных дискуссий» в таком пространстве уже вызывает сомнения. Новое качество публичности зачастую не подразумевает выработки общих мнений, требований, воззваний и даже вкусов, как не подразумевает и сплочения людских множеств в сообщества или хотя бы в толпы.

76

Подробный разбор концепции Хабермаса см.: Fraser N. Rethinking the Public Sphere: A Contribution to the Critique of Actually Existing Democracy // C.J. Calhoun (ed.). Habermas and the Public Sphere. Cambridge: MA: MIT Press, 1992. P. 109–142.

77

Fraser N. Op. cit.

78

Karppinen K. Media and the paradoxes of pluralism. The Media and Social Theory / Ed. by Hesmondhalgs D. and Toynbee. New York, Abingdon: Routledge, 2008. P. 31.

Множественность

виртуальных ниш приватности приводит к деструкции в публичном пространстве любых социальных монолитов, любых потенциальных человеческих объединений краткосрочного или долгосрочного характера. Впрочем, до известной степени это относится и к приватной сфере. Если еще недавно в качестве типичного примера «ритуализированного поведения перед электронными объектами» приводился сбор семьи перед телевизором или компьютерный терминал именовался очагом высокой концентрации напряжения [79] , то приметой сегодняшнего дня становятся индивидуальные и внесемейные ритуалы, связанные не с телевизором и даже не со стационарным компьютером, а с мобильной электроникой: проверка электронной почты, просмотр новых постов «ленты друзей», обмен поздравительными sms-сообщениями, совместный просмотр видеоконтента с другом/ подругой и многое прочее, что можно делать очень часто и практически везде, независимо от семьи и любого коллектива.

79

Grimes R.L. Rite Out Of Place: Ritual, Media and the Arts. New York: Oxford University Press, Inc., 2006. P. 4.

В полиэкранной жизненной среде выработка отношений с разными экранами начинает фокусировать внимание индивида в большей степени, нежели восприятие других индивидов, находящихся также в поле зрения и воздействия. Теперь зачастую они лишь проходные звенья, некая декорация публичного пространства на пути к объектам/целям, коими являются экраны.

Растущая частота и интенсивность взаимодействия с экранными устройствами или частота восприятия экранной реальности выступает некоторым завуалированным умиротворением человека, обитающего в обществе, где на самом деле чрезвычайно затруднен контроль за происходящим. Ни аэропорты, ни вокзалы, ни улицы городов, ни здания театров и концертных залов, ни жилые дома, ни рестораны и клубы, ни метро не защищены по-настоящему от террористической угрозы, от аварий, как и цивилизованное человечество в целом не защищено от климатических, экологических и прочих катастроф.

Растущее обилие экранов и камер наблюдения должно создавать иллюзию идеального перманентного и повсеместного контроля за происходящим. Сопровождается эта иллюзия модернизацией идеи комфорта, которая на сегодняшний день означает уже не «все удобства», не уют, удобную мебель или «стильный дизайн», но интегрированность того или иного клочка пространства в общую глобальную систему-сеть коммуникаций.

Коммуникативный комфорт и наличие «выбора» экранных средств должны компенсировать недостижимость комфорта безопасности, комфорта защиты. Комфорт покоя и уединения заменяется комфортом интегрированности и востребованности, комфортом виртуальной доступности, избыточности потенциальных контактов.

Наконец, учитывая стремительные темпы модернизации городских пространств, приводящие нередко к ощущению утраты городом своей души, своей идентичности [80] , экранная среда выступает опознавательным знаком «нового-своего», «современного-родного» мира, в котором все-таки есть то, что трудно не принять, не присвоить, не впустить в свой приватный мир. Как бы ни отторгались многие городские новшества жителем Нью-Йорка, Парижа или Москвы, но он вынужден все чаще вступать во взаимодействие с экранными устройствами, находящимися как у него в кармане, так и в публичной городской среде. Это связывает в единую топографическую конструкцию приватные и публичные зоны современного города, это заставляет критически настроенного человека все же вступать в контакт с городом, а через город – с современностью.

80

Обрисовка утраты Нью-Йорком идентичности в наши дни во многих пунктах применима к аналогичной проблеме Москвы, Санкт-Петербурга и многих городов, дорожащих своей особой аурой и своеобразием. Подробнее см.: Zukin Sh. Naked City: The Death and Life of Authentic Urban Places. Oxford: Oxford University Press, 2010.