Включить. Выключить
Шрифт:
На лице Понсонби отразилось легкое удивление.
— Да я бы вообще не стал о нем думать, лейтенант, потому что вряд ли заметил бы.
Удивительно, но Понсонби не стал распространяться о деталях своей работы — просто сказал, что изучает химические процессы в клетках мозга, связанные с эпилепсией.
— Стало быть, все, с кем я уже беседовал, заняты эпилепсией. А умственной отсталостью? Я думал, в Хаге исследуют и то и другое.
— Увы, несколько лет назад мы лишились генетика, и профессор Смит пока не подобрал ему достойную замену. Всех манит ДНК. Она перспективнее. — Он хихикнул. — Бульон генетиков замешан
Понять, что болезненная обидчивость доктора Уолтера Полоновски не имеет никакого отношения к его польским корням, было просто.
— Это несправедливо, — с места в карьер заявил Полоновски Кармайну.
— Что несправедливо, доктор?
— Разделение труда. Тем, у кого есть диплом доктора медицины, как, например, у меня, Понсонби, Финча и Форбса, приходится вести пациентов в больнице Холломена и тратить драгоценное время на них, а не на исследования. В то время как доктора, но не медики Чандра и Сацума все свое время посвящают научной работе. Стоит ли удивляться тому, что они опережают остальных? Когда я согласился перейти сюда, мне обещали идиопатов с отсталостью. И что же? Мне передали пациентов с синдромом мальабсорбции! — возмущенно заключил Полоновски.
Боже мой, все тот же бред.
— А разве они не умственно отсталые, доктор?
— Ну конечно, только их отсталость имеет вторичную природу по отношению к мальабсорбции! Она не идиопатическая!
— Сэр, а что означает «идиопатический»?
— Заболевание неясной этиологии. То есть причины его неизвестны.
— А-а.
Уолт Полоновски был весьма представительным мужчиной — рослым, хорошо сложенным, с темно-золотистыми волосами и загорелой кожей. По мнению Кармайна, не больничная нагрузка как таковая беспокоила его — его терзали глубинные эмоции вроде любви и ненависти. Этот человек всю жизнь был несчастен, и страдание запечатлелось у него на лице.
Но, как и все остальные, он никогда не обращал внимания на такие приземленные мелочи, как пакеты с трупами животных, а тем более на величину этих пакетов. «Да что я прицепился к этим пакетам? — думал Кармайн. — Потому что какой-то умник воспользовался холодильником, зная, что на пакеты с подопытными животными сотрудники Хага никогда не обращают внимания? А еще вот почему — печенкой чую, что-то здесь нечисто. Что-то не складывается. Да, я точно знаю!»
Миловидная лаборантка Полоновски, Мэриен, сказала Кармайну, что она сама относит вниз пакеты шефа. Она держалась настороженно и как бы оправдывалась, но, как понял Кармайн, пакеты были тут ни при чем. У Мэриен было грустное лицо, а личные дела расстраивают девушек чаще, чем работа. Здешней молодежи, обладающей дипломами и пишущей диссертации, не составляло никакого труда найти работу. Кармайн был готов биться об заклад, что Мэриен частенько приходит в Хаг в темных очках, скрывая, что она проплакала полночи.
Общаться с доктором Хидеки Сацумой после всех остальных было сущим удовольствием. Его английский был безупречен и американизирован; он объяснил, что его отец служил в посольстве Японии в Вашингтоне с тех пор, как после войны были восстановлены дипломатические отношения. Сацума закончил учебу в Америке и получил ученую степень в Джорджтауне.
— Я изучаю нейрохимические процессы ринэнцефалона, — начал он, но увидел на лице Кармайна недоумение и засмеялся. — Иногда его называют
Сацума тоже оказался красавцем, словно в Хаг мужчин отбирали по внешним данным. Совершенствуя и без того классические черты лица, он отважился на пластическую операцию, чтобы убрать складки верхнего века, поэтому его блестящие черные глаза уже не казались узкими. Для японца он был довольно высок, двигался с грацией Рудольфа Нуриева, с которым его роднило нечто татарское в облике. Кармайн угадал в нем человека, у которого не бывает мелких оплошностей, — он никогда не спотыкается и ничего не роняет. А еще он умел располагать к себе людей, и это тревожило Кармайна, который в войну служил на Тихом океане и недолюбливал япошек.
— Поймите, лейтенант, — с жаром объяснял Сацума, — все, кто работает в таком месте, как Хаг, не замечают ничего, что не относится напрямую к работе, а в работе у каждого из нас рентгеновское зрение. Коричневый пакет с мертвыми животными заметил бы, если бы он лежал. В противном случае на него не обратил бы внимание никто. И поскольку лаборанты в Хаге работают добросовестно, пакеты с трупами у нас нигде не валяются. Я никогда не отношу их вниз. Это делает мой лаборант.
— Насколько я понимаю, он тоже японец?
— Да. Эйдо помогает мне во всем. Они с женой живут на десятом этаже здания страховой компании «Мускат», а я — в пентхаусе. И это вам прекрасно известно, ведь вы тоже живете в «Мускате».
— Вообще-то я не знал. В пентхаус ведет частный лифт. Но с Эйдо и его женой я встречался. Вы женаты, доктор?
— Что вы! В море слишком много прекрасной рыбы, чтобы я остановил выбор на какой-то одной. Я холостяк.
— Вы встречаетесь с кем-нибудь из здешних сотрудниц?
Черные глаза блеснули — насмешливо, но не гневно.
— Боже мой, ну конечно, нет! Отец давным-давно объяснил мне, что только безмозглые холостяки смешивают работу с удовольствиями.
— Полезный принцип.
— Хотите, я познакомлю вас с доктором Шиллером? — спросил Сацума, почувствовав, что допрос окончен.
— Спасибо, было бы замечательно.
Так-так, еще один претендент на звание короля красоты Хага! Викинг. Курт Шиллер служил в Хаге патологоанатомом. По-английски он изъяснялся с легким немецким акцентом, что, несомненно, и являлось причиной неприязни, проскользнувшей у доктора Мориса Финча при упоминании имени Шиллера. Шиллер оказался рослым, скорее худым, чем стройным, с льняными волосами и тускло-голубыми глазами. Что-то в нем раздражало Кармайна, но явно не национальность: чуткий нос копа унюхал гомосексуальность. «Если Шиллер натурал, значит, нос меня подводит, а мой нос в порядке», — думал Кармайн.
Патологическая лаборатория помещалась там же, где и операционная, только этажом выше, и была побольше — за счет места, которое на нижнем этаже занимали клетки с кошками. Шиллеру помогали два лаборанта — Хэл Джонс, штатный специалист Хага по гистологии, и Том Скинкс, работающий исключительно на Шиллера.
— Иногда мне присылают образцы мозга из больницы, — сообщил патологоанатом, — поскольку я специализируюсь на кортикальной атрофии и мозговой рубцовой ткани. А моя работа связана с рубцеванием гиппокампа и крючка головного мозга…