Владетель Ниффльхейма
Шрифт:
— Сссдраствуй, — прошипела она, перетекая на пол. — Сссдрасствуй, Сссема.
— Где Шурка?
— Шшшурка? — тень обернулась вокруг миски. Длинный язык ее коснулся крови, и тень благостно заурчала. — Ты сссам ссснаешшшь.
— Он там?
— Там, — легко согласилась она.
— Верни его. Слышишь? Верни!
— Бессспокоишься? Бессспокойссся… Сссбежал… сссбежал… трон пуссстует. Всссем плохо.
Она забралась в миску с лапами. Тень поглощала кровь и росла, становясь больше, черней.
— Ты ушшшел… ты ушшшел… бросссил.
— И поэтому вы забрали моего сына?
— Нет. Он сссам. И всссе сссам. Он не отссступит.
— Не отступит, — повторил Семен Семенович. — Я учил не отступать.
— Всссегда первым. Верно? Во всссем… и он сссправиться. Ссстанет владетелем Ниффльхейма.
Тень улыбнулась беззубым ртом.
— Это будет сссправедливо… сссправедливо… но есссли ты хочешь, я могу предупредить. Расссказать правду. Всссю до капельки. До поссследней капельки крови.
Она попятилась, показывая, что в миске пусто, и Семен Семенович, вытянув руку, надавил на разрез. Тень ловила кровь на лету и жадно глотала. Каждый глоток порождал волну судороги, а тело раздувалось, пока не раздулось до предела. Оно лопнуло, выпустив тысячу крохотных перышек, которые шевелились и шелестели, повторяя каждое, произнесенное Тенью слово.
— Верни Шурку и у тебя будет столько крови, сколько захочешь.
— Хорошо бы. Но расссве я могу?
— А кто может?
— Ты ссснаешь. Сссоветниса поговорила бы с тобой. Ей есть, что ссскасать тебе. Есссть… а я — лишь тень… просссто обыкновенная тень.
Перья раскрылись маленькими жадными ртами. И каждый тянулся к руке, норовил поймать свою собственную красную каплю, которых слишком мало было для всех.
— Но есссли ты хочешь… сссделка… сссделка… я сссделаю твоего сссына ссснающим.
— Что взамен?
— Другой. Время. Дай ему дойти. Не дай… не посссволь его убить сссдесь. Сссащити. Там — мы сссами. Сссдесь — помощь. Сссогласись. И я сссделаю так, как ты просссишь.
— Как его имя?
— У него нет имени.
— Тогда как я узнаю его? — спросил Семен Семенович, уже приняв решение.
Он не был плохим человеком. Он просто любил сына.
— Уссснаешь… уссснаешь… Ты уше ссснаешь. Он там же, где и твой Шшшурка. Ты просссто не видел. Он третий. Но пришшшел другим путем, — набрякшая тень отползала к камину, оставляя на полу широкую полосу слизи. — Ты не сссамечал. А теперь сссаметишь. И сссдержишь ссслово. Сссдержишь?
— Я защищаю мальчишку столько, сколько понадобится? Он доходит. И он становится владетелем Ниффльхейма?
— Ссстановится. Ниффльхейма. И всссе будет хорошо. У всссех.
— И Шурка вернется? Если так, то я согласен.
— Вернетссся… Есссли сссахочет. Ты ше ссснаешь, как это… ссслошно выбрать.
— Эй! Ты обещала!
— Я обещала рассскасать. Я расскажу. Но дальше — он сссам.
И Тень распалась на клочки, которые уже были самыми обыкновенными тенями, безмолвными и безвредными.
Семен Семенович поднялся не сразу. Он сидел, уставившись в камин, потирал свежий порез и думал о том, что делать. Конечно, ему было жаль того, другого безымянного мальчишку, но слово было сказано. И слово было услышано.
А Шурка, он же не дурак, чтобы на рожон лезть. Будет время — сделает правильный выбор. Конечно… Семен Семенович ведь сделал когда-то.
В тот же день у палаты номер три появилась круглосуточная охрана.
Глава 4. Идущий по следу
Карлика доктор Вершинин заприметил издали, точнее не самого карлика, а зеленый зонт, показавшийся несуразно огромным. Желтыми квадратами на нем выделялись латки. Зонт крутился, латки скользили, выписывая круги, и доктор Вершинин сам не заметил, как залюбовался этими самыми кругами. Он очнулся, лишь когда человечек исчез, и удивился тому, что стоит, упершись лбом и ладонями в окно.
Еще немного и шагнул бы к чудесному зонту.
— Что за… — Вершинин отлип от стекла и рукавом стер влажный отпечаток. — Мерещится.
Он вспомнил про вчерашний случай с говорящей кошкой и повел плечами: определенно, следовало бы взять отпуск. Но когда?
Сначала с кухней следовало разобраться, и с постельным бельем, которое — права оказалась галлюцинация — подворовывали. Кроме этих мелких по сути бытовых забот на Вершинина давили иные, куда более серьезного плана.
Больница погибала. Медленно. Мучительно. Расползалась по швам старых коммуникаций. Трещала древними полами, стонала стенами, вечно холодными, мокрыми. Ремонт бы… хотя бы окна заменить, чтоб сквозить перестало. И потолки подправить. А там, если останется, перестелить полы, подчистить стены. И нормальных кроватей закупить вместо старых, скрипучих.
Новый аппарат ЭМРТ… и томограф… и детское крыло… наверное, можно было попросить Баринова, но Вершинин не умел просить. Он вообще был непробивного характера и потому до сих пор барахтался в старой больничке, из последних сил удерживая вытекающую из нее жизнь.
— А если все-таки прикроют? — спросил он сам себя и сам же себе ответил. — Авось и не прикроют. Поборемся.
Со старой фотографии, которая висела в кабинете всегда, даже когда полагалось иметь строго определенный набор портретов, Вершинину подмигнул человек в старинном наряде.
Этот же человек этажом ниже встал на пути гостя с зонтом.
— Здравствуй, Ниссе! — воскликнул карлик, шутливо кланяясь. — Как же я рад видеть тебя!
Сейчас на Брунмиги был удивительного вида зеленый сюртук с длинными фалдами и крупными серебряными пуговицами. Пуговицы блестели столь ярко, что все люди, которым случалось идти мимо, только их и замечали.
А заметив, сразу забывали.
— Зачем пришел? — Ниссе поправил солидные вязаные нарукавники, которые вытащил из тайника специально ради незванного гостя. Его он почуял еще на подходе, и совсем не обрадовался.