Владетель Ниффльхейма
Шрифт:
— Слово аса?
— Да.
Алекс слышал, как скрипят суставы. Видел, как медленно поворачивается Вёлунд. Собственное Алекса сердце остановилось, а руки стали холодными, просто ледяными. И они, неловкие, шарили по камню в поисках хоть чего-нибудь… и нашарили.
Вцепились. Потащили. Короткая неудобная рукоять рассекла свежую рану и высвободила кровепад.
— Ты храбрый воин, — сказал Вёлунд. — Не бегай от судьбы.
Он шел, переваливаясь с ноги на ногу, переставляя их с трудом, как если бы по-прежнему оставались ноги мертвыми,
— Не бегай, — повторил Вёлунд-кузнец.
Алекс мотнул головой, закусил губу, сдерживая слезы, и покрепче ухватил единственное свое оружие — невзрачного вида молот, рукоять которого стала липкой от крови и горячей.
Вёлунд подобрался к ложу. Обходить его не стал — оперся синеватой броненой пятерней о камень. Вторая рука, получив опору, поползла по опаловой глади.
На краба похожа. Пальцы-конечности, членистые, шустрые. Круглый панцирь ладони… По ней-то Алекс и ударил, сколько сил было.
Молот загудел, наливаясь чудовищной тяжестью, и впечатал металл в камень. Брызнула крошка и кольчужные кольца. Ложе Вёлунда раскололось на части.
Алекс же так удивился, что едва не выпустил оружие.
— Мьёлльнир неблагодарный, — заворчал Вёлунд, выдирая руку. А когда не вышло, то попросту снял запястье. — Но не поможет он…
Алекс пятился, размахивая молотом. Изрезанная рунами рукоять прилипла к ладони, жадно пила кровь, наполняя оружие злой силой.
Молот гудел от ярости. Желал бить, крошить, ломать… уничтожить.
— Тебе не удержать его, мальчик, — сказал Вёлунд, поворачиваясь. — Не стоит и пытаться.
Алекс и не стал: он достиг стены из клинков, за которой застыли шестирукие гиганты.
— Больно не будет.
Вцепившись в молот, Алекс нырнул под ноги Вёлунду и ударил, метя в шипастое колено. И колено загудело, разломилось трещиной. Но повелитель альвов устоял. Его же ответный удар опрокинул Алекса навзничь, покатил по полу, и яшма поспешила вырастить тысячу зубов, норовя проткнуть куртку, дотянуться до кожи и глубже, к самому сердцу.
— Джек!
— Он слово дал, — мягко возразил Вёлунд. — Отпусти молот. И тебе не будет больно.
Сдаваться Алекс не собирался.
Отец говорил, что надо до последнего биться, даже когда без шансов. Особенно, когда без шансов. Алекс не понимал. А теперь вдруг понял. И покрепче сжал горячую рукоять.
Молот ответил радостным воплем.
— Только подойди! — сказал Алекс. — Ударю.
Вёлунд шел. Не спеша. Прихрамывая. Зная, что теперь Алекс не побежит. Обрубком руки кузнец придерживал сердце, наверное, каменное или железное, холодное, безжалостное. И крепкое. Но не настолько крепкое, чтобы не пробило его чудесное копье Гунгнир. Взрезало оно металл, прошило камень, вышло из груди, как игла из тряпичной куклы, и вновь исчезло.
Из дыры хлынула не кровь — металл жидкий, кипящий. Он лился на яшму, шипя, опаляя сам воздух, и застывал причудливыми потеками.
— Ты… ты слово дал… аса, — Вёлунд покачнулся.
— Я не знаю, кто такие асы.
Джек держал копье уверенно.
— Боги, — зачем-то ответил Алекс, облизывая солено-сладкие губы.
— Ну… я не бог. Идем.
— Стойте, — Вёлунд упал на четвереньки, но еще жил. Железная кровь его застывала на камне, и трескалась яшма. — Вы… слушайте. Предсказание. Никто… не исполнит… того, что… желает. У трона столкнетесь… Однажды… Жизнь для одного… Смерть другому. Так быть. А теперь… идите.
Звенели подземные ножи, рассыпаясь на осколки. Падали воины, слабо шевеля руками, беспомощные, будто перевернутые на спину черепахи. Шелестело золото, и камни гасли, как будто жизнь уходила и из них тоже.
— Идем! — крикнул Джек, переступая через лежащих. На засыхающем металле остались отпечатки его ног. — Или ты тут остаться решил?
— Альвитр! — громкий шепот Вёлунда расчерчивал трещинами стены. Из щелей тянуло гнилью, и Алекса едва не стошнило от запаха. Надо идти. Надо бежать.
— Альвитр… я не слышу… крыльев твоих…
Бежать. Мимо сундуков с мертвыми сокровищами.
— Альвитр!
Мимо корабля, что тонул в изумрудных глубинах. Мимо золотого вепря, из глазниц которого текли потоки ржавчины.
В двери. И дальше по узкому коридору, по многим коридорам, обдирая локти о ржавые стены, падая и вскакивая, задыхаясь до рези в животе, но не выпуская короткой рукояти молота.
Мьёлльнир. Это имя. У вещей тоже бывают имена.
— Стой… я дальше… я больше… отдышаться, — Алекс понял, что не сделает и шагу.
Как ни странно, Джек остановился. Сам он дышал шумно, сипло, но держался так, как будто бы ничего-то и не случилось. Алекс прислушался. Тихо. Стены не сползались. Потолок не осыпался. И пол не грозился превратиться в разлом.
— Ты… ты же с самого начала знал, что убьешь его? — Алекс втянул нитку слюны. Пить хотелось. Сердце бешено колотилось в ребра, а живот узлом затягивало, как от голода, только хуже. — Ты же с самого начала знал?
— Нет.
Сволочь. Стоит, копьецо разглядывает.
— И ты просто взял и вот так меня отдал?
— Выменял.
Джек положил копье на плечо.
— Но потом же…
— Потом передумал. Идем. Здесь больше нельзя.
Передумал. Выменял. Как будто Алекс — вещь. И не раскаивается. Идет, ссутулившись, только острие копья, ромбовидное, как гадючья голова, из-за плеча выглядывает. Следит за Алексом.
Нет уж, Алекс не дурак. Он не полезет в драку сейчас. Отец говорил, что напролом только безголовые лезут. У Алекса голова имеется. И сердце живое, которое копье Гунгнир пробьет с той же легкостью, с какой пробило каменное. Оно целится, готовое сорваться с хозяйского плеча, лишь приказ нужен. И тогда не спасет Алекса чудесный молот.