Владигор и Звезда Перуна
Шрифт:
— Нет уж, от дружбы твоей уволь меня, — засмеялась царица. — И угрозы твои ничего не стоят. Разве я не вижу, что тебя гложет страх? И не без основания. Твое бессмертие может кончиться гораздо раньше, нежели ты сам думаешь. Тогда ты, подобно ящерице, будешь счастлив отдать свой хвост ради собственного спасения. И пришел ты ко мне не угрожать и бахвалиться, а пощады просить.
Старик прищурился:
— Пеняй же на себя, Морошь, когда придет твой смертный час. Я ухожу. Что толку спорить с глупой женщиной! Ты безумна, и сила трех стихий выходит у тебя из подчинения.
— И чтобы убедиться в этом, ты намеренно разбил свою морду и растянулся на полу, — съязвила та.
— А
— Могла быть тебе полезна, — поправила его царица. — Это были не айгуры.
— Именно айгуры. Ты ошиблась, приняв их за войско Братских Княжеств.
— А если и так, что с того? Они потревожили пустыню и получили свое. Айгуры так же ничтожны, как и те народы, которые они желают обратить в рабство.
— Верховный айгурский вождь больше не прилетит к тебе.
— Ты, кажется, собрался уходить. Убирайся, пока я не рассердилась!
Лицо старика искривилось в злобной гримасе. Не сдерживая себя, он с остервенением плюнул в фонтан. Вода в мраморном бассейне начала пузыриться и булькать. Буро-зеленый дым поднялся к потолку и скрыл Триглава с глаз царицы.
В эту минуту почти такая же злобная усмешка исказила и без того некрасивое лицо маленькой девочки, когда она шагнула в верхнюю комнату Западной башни. Вся ее левая щека горела от полученной пощечины. Захлопнув за собой дверь, Замарошка остановилась, оглядывая большой котел над потухшим очагом, столы со всевозможными колбами и ретортами, полки с разноцветными пузырьками, чучелами птиц и летучих мышей, змеиными шкурками и толстыми фолиантами в кожаных переплетах. Большой серебряный ларь стоял в углу комнаты. Девочка направилась к нему и прошептала какое-то слово. Массивный железный замок разомкнулся и упал на пол, тяжелая резная крышка медленно приподнялась. В ларе не было ничего, кроме желтого песка. Замарошка принялась водить над ним маленькой ладошкой. Песок зашевелился, будто под ним проснулся какой-то зверек, начал вздыматься волнами и опадать. Затем волны сошлись в одну желтую волну, которая стала расти ввысь.
— Погоди же, гадина! — прошептала Замарошка и поволокла ларь к зарешеченному золотыми прутьями окну. — Распахнись сейчас же! — крикнула она, и окно послушно отворилось. Девочка попыталась поднять ларь, но он был слишком тяжел. Тогда она, сложив ладони вместе, начала загребать ими песок и вышвыривать в окно. Песок был горячим, она обжигалась и шипела от боли, но не успокоилась до тех пор, пока не добралась до самого дна. Серебряный ларь сделался почти пустым.
За десятки верст от дворца на пути небольшого торгового каравана внезапно встала возникшая ниоткуда огненная стена до самого неба. Верблюды в страхе разбежались, погонщики и купцы попадали на землю, моля всех богов о спасении своих жизней. Стена надвигалась со страшным гулом. Но гул вдруг стал стихать, и стена обрушилась вниз сплошным песчаным ливнем, продолжавшимся не менее часа. Вскоре в пустыне возникла целая гора, которая похоронила под собой людей и верблюдов, ящериц и черепах, змей и скорпионов. Это были последние жертвы Огненного вала. Более его никто, нигде и никогда не видел.
После полудня, разграбив все, что можно было разграбить, и спалив все, что можно было спалить, айгурская конница оставила Селочь и хлынула на юго-запад, к Ладору. Открытое луговое пространство постепенно сужалось, все гуще становились леса, в которые айгуры не рисковали соваться. Удобные широкие тропы были завалены буреломом и колючим кустарником. Если какая-нибудь группа всадников осмеливалась углубиться в лесную чащу, их мгновенно
До наступления вечера айгуры уничтожили семь деревень и ни разу не встретили сопротивления. Избы были покинуты жителями, погреба пусты. Лица воинов почернели от пыли и копоти, струйки пота оставляли на щеках извилистые полосы. Айгуры изнывали от жажды, у деревенских колодцев тысячи воинов дрались между собой за глоток воды. Салым не давал им времени на отдых и приказывал двигаться дальше, надеясь к вечеру достичь горного хребта, за которым лежало Щуцкое озеро. Седоусый Малас все более мрачнел, но на его предложение изменить маршрут, вернуться к реке и следовать дальше берегом Угоры Салым ответил решительным отказом. На это уйдет один лишний день, а Салым не хотел ждать.
Кони начали уставать. Сухая трава под копытами была не лучшим кормом, да и той не давали как следует насытиться. Наконец Салым посмотрел на клонящееся к закату солнце и дал приказ остановиться. Встали в широком поле, в трех верстах от ближайшего леса. Малас выслал на все четыре стороны дозорные отряды разузнать, нет ли поблизости вооруженной синегорской рати. Из четырех отрядов вскоре воротился только один. Молодой скун доложил, что на десять верст впереди никакой опасности нет. Остальные три отряда — без малого полсотни всадников — так и не вернулись. Встревоженный Малас велел выставить караулы и запретил расседлывать лошадей.
Ночью к шатру вождей стражники привели окровавленного селянина. Он дрожал от страха, ничего не понимал, от него разило луком и пивом, и айгуры брезгливо морщились, подталкивая хмельного синегорца копьями в спину. Накануне он гостил у зятя в соседней деревне и так напробовался дармового пива, что по дороге домой повалился в траву и заснул прямо в поле. По громовому храпу его и обнаружили.
Толмач пытался расспросить пьяницу, много ли ополченцев прячется в лесу, где сейчас князь Владигор и есть ли поблизости ручей или речка. Но ошалевший селянин мычал что-то нечленораздельное и, по всей видимости, думал, что все происходящее снится ему в кошмарном сне.
Салым вышел из шатра и воскликнул со смехом:
— Храбрые айгуры! Многие из вас впервые в этих краях и никогда не видели здешнего народа. Теперь у вас есть эта возможность. Посмотрите на этого отважного воина! Вот с кем предстоит вам сражаться!
Селянин ни слова не понял, промычал что-то и вдруг громко икнул. Воины захохотали, тыча в него пальцами.
— Такой народ недостоин этих холмов, лесов и полей! — продолжал Салым. — Он недостоин свободы. Такие люди могут быть только рабами. И мы сделаем их нашими рабами!
Смех, гогот, свист и улюлюканье раздались со всех сторон. Селянина хлестали плетками, плевали ему в лицо, толкали и пинали ногами. В конце концов Салым приказал отпустить полуживого синегорца восвояси, ибо даже казни он не был достоин.
— Ты поступил легкомысленно, — вполголоса произнес седоусый Малас, глядя, как освобожденный пленник на спотыкающихся ногах убегает в ночь.
— Ты жалеешь, что я не приказал отрубить ему голову? — переспросил Салым. — Брось! Это испортило бы веселое зрелище.