Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом

Павлищева Наталья Павловна

Утром Мальфрид подняли рано, надо стоять заутреннюю, потом трапеза. Если вчерашняя трапеза почти примирила боярыню с жизнью в монастыре, ей понравилась вкусная, хотя и скромная еда, то завтрак навеял легкую грусть. Он тоже был весьма скромным. Мало того, после завтрака все разошлись работать! Мальфрид отправилась вместе с Рогнедой и еще тремя инокинями полоть грядки. Они работали на огороде позади терема, потому боярыня не видела, как приезжал Старой, разыскивая свою буйную супругу. Но, поговорив с матушкой Ириной, он уехал, даже не подойдя к Мальфрид.

У монахинь получалось как-то ловко,

им не мешало длинное одеяние, работали, не разгибаясь. Сначала Мальфрид попробовала так же, но быстро поняла, что от положения вниз головой в висках начинает стучать, приходилось выпрямляться. А от этого перед глазами стали мелькать маленькие мушки. Рогнеда, заметив, что подруга слишком часто встает в полный рост, подошла к ней:

— Мальфрид, ты на нас не смотри, мы привычные. Работай так, как сможешь. Я тоже сначала еле ползала. Или вообще посиди на бревнышках.

Боярыня, посмотрев на ушедших вперед монахинь и не намного отставшую от них свою холопку, вдруг возмутилась:

— Ну вот еще!

Она решительно подоткнула свой подол — чтобы не мешал — и снова принялась дергать вылезшую траву. Все же немного погодя сесть пришлось, слишком напекло голову.

К вечеру настырная Мальфрид валилась с ног, но на молитву встала вместе со всеми. Ирина за ее спиной переглядывалась с Рогнедой, она уже успела рассказать о приезде мужа и их уговоре пока подержать боярыню в монастыре. Если станет невмоготу, сразу пошлют за Старым, тот не собирался бросать свою жену надолго.

Ночью ломило все тело, ныли кости, гудела голова, но утром Мальфрид, хотя и с трудом, но поднялась и вышла к заутрене.

— Сегодня полоть не будешь, есть работа по дому, — объявила ей Рогнеда.

— Почему это? — почти возмутилась Мальфрид.

Рогнеда мягко тронула ее за руку:

— Здесь любая работа — послушание, и никто не спрашивает, почему сегодня надо делать то, а не это. Будем с тобой скоблить полы.

В глубине души Мальфрид радовалась, что не надо ползать по грядкам, выдирая эту противную траву, и понимала, что ей нарочно дали работу полегче. Две бывшие княгини действительно отскоблили все столы, лавки и даже полы в хороминах, потом начисто вымели крыльцо и двор и успели еще принести воды от речки. Спина от такой «простой» работы болела не меньше.

Вечером Мальфрид просто не смогла ни ужинать, ни даже проснуться на молитву. Бедняга проспала до утра, даже не повернувшись на другой бок, в своей одежде. Холопка тихонько стащила с хозяйки только сапожки.

Утром, открыв глаза, Мальфрид невольно подскочила — перед ее лавкой стоял… Старой. С отеческим укором глядя на свою беспокойную жену, он поинтересовался:

— И долго ты здесь жить собралась?

У Мальфрид взыграло ретивое, села, поправляя волосы и платье:

— Всю жизнь!

Муж не стал ничего выговаривать или насмехаться, только спросил:

— А я?

Они сидели, глядя друг на дружку довольно долго, потом боярин вздохнул:

— Поехали домой, а? Рано тебе еще в монастырь. У нас уже все собрано, возок ждет. Дома же лучше, и мне без тебя плохо будет.

Мальфрид тоже вздохнула, с трудом выпрямляя страшно ноющую спину:

— Поехали! Плохая из меня монахиня.

Провожали ее все, кто был в это время на дворе.

Рогнеда, прощаясь, все же заметила:

— Если что — приезжай!

Не знали две бывшие княгини, что именно их сыновья — Ярослав и Мстислав — через несколько лет поделят меж собой Русь, а после смерти Мстислава вся она будет под властью Мудрого хромца Ярослава.

В монастыре осталась холопка Стешка: ей понравилось, захотела для начала побыть послушницей, чтобы потом принять постриг. Боярин Старой согласился, пусть живет, если лежит к тому душа.

Почему-то теснота в возке рядом с мужем не показалась Мальфрид обидной, хотя Старой явно не похудел. Зато она поняла, что нужна боярину и тот совсем не так плох. А что храпит, так можно же и врозь спать…

Мальфрид ничуть не изменилась, так же не пропускала взглядом ни одного крепкого парня, так же наставляла мужу рога по ночам, так же ругала его за грузность, но они все равно жили душа в душу.

* * *

Торг пока не подходил к концу, и большая вода на Непре еще не начала спадать, но кое-кто из киевских гостей уже двинулся восвояси. Сначала те, кому проходить пороги, таким задерживаться нельзя. Уплыли и норманнские ладьи с чудными мордами на носах, им тоже надо успеть к истокам Непры по большой воде. У дальних гостей торг короток, кто сейчас не уйдет, будет сидеть в Киеве год. Вятичи могли не торопиться, они пришли на малых челнах, груженных доверху скорой, медами и воском, продали все быстро, взяв хорошую цену даже за сами челны, оставили только те, на каких обратно пойдут. Торг для них закончен, и Хотей решил не сидеть более без толку, а поутру отправляться обратно, дома тоже дел невпроворот, нечего зря время терять.

Вятич Власко отправился побродить по торгу, хотелось все запомнить, чтобы рассказать дома. Он понимал, что в другой раз могут и не взять в Киев, уж больно косился на своевольника Хотей, не ровен час скажет Смелку слово противное на внука, тогда и в соседнюю весь не уйдешь, не то так далеко. Потому решил Власко подышать волюшкой. Его не тяготил докучливый догляд старших, неглупый вятич понимал, что Хотей сторожит молодежь по праву, а потому у Власка и мысли не было утечь от сородичей. Но вышло иначе.

На торге, как всегда, стоял немолчный шум, каждый или предлагал свой товар, или приценивался к чужому. Вот ромей пересыпает из ладони в ладонь зерно, пытаясь доказать росичу, что в нем много шелухи. Хозяин спокойно следит за толстым, точно колода, гостем. Чем дольше тот веет зерна руками, тем они чище. Оба давно поняли, что ромей заберет все по хозяйской цене, ему уже пора уходить, долго торговаться нельзя. Теперь только идет борьба упорства, устоит перед натиском ромея росич, получит хорошую цену, а нет, так потрет гость руки и посмеется сам с собой над глупым славянином. Нет, устоял росич, ударили по рукам как спрашивал, сделал ромей знак крупному парню с угрюмым лицом, тот легко подхватил куль с зерном, взвалил на спину и засеменил бегом к берегу. Сам ромей остался на месте, зорко выглядывая вокруг — сторожил еще два куля. Росич припрятал за пазуху что получил и направился в сторону, где предлагали свои товары ковали. Власко улыбнулся — наберет железа кованого, вот и весь торг, всем хорошо.