Владимир Мономах
Шрифт:
Стало ещё светлее и радостнее, когда обоз выехал за Епископские ворота. Проезжая мимо кузниц, Мономах увидел, что около одной из них, самой старой и чёрной, стоит кузнец с молотом в руках, вышедший на дорогу, чтобы посмотреть на княжеский поезд. Старый князь сделал нетерпеливое движение рукой, требуя, чтобы возница остановил коня. Конюх не видел княжеской руки в набухших синеватых жилах, со скрюченными и непослушными от старости пальцами, но князь Ярополк крикнул рабу, и повозка тотчас остановилась, проехав немного за кузницу. Опираясь руками о колени, Мономах посмотрел из-под седых косматых бровей на человека с молотом в руках и сказал:
— Ты — кузнец Коста…
Тот стянул с головы красный колпак, почерневший от дыма кузнечного горнила.
— Я, князь! Счастливый тебе путь!
Мономах вспоминал что-то.
— Ты ведь мне меч чинил зимой.
— Рукоять, — уже приветливее ответил кузнец, потому что всегда приятно поговорить о работе, сделанной на похвалу. Он некогда ковал этот меч, час за часом выбивал на серебряном наконечнике красивый узор, а на рукояти изобразил двух зверей, вцепившихся один в другого, с извивающимися хвостами. Они и составляли рукоять. С тех пор прошло немало времени. Мономах стал стариком, да и у него самого поседела голова. За работу его тогда похвалили. Но в Переяславле жили другие сереброкузнецы, и у них было из чего делать водолеи или женские украшения, а он имел только много силы в руках, чтобы бить молотом о наковальню, и мечтание в сердце о прекрасном светильнике. Ему теперь приходилось лишь коней подковывать у всадников, ехавших по черниговской дороге. Не потому ли его тянуло в корчму, где путники рассказывали о всяких чудесах на земле?
Форма Ратиборович склонился с коня к старому князю и с кривой усмешкой доложил:
— Ведь наш Коста по дубравам ходит и сокровища ищет!
Кузнец нахмурил брови. Но это была истина. С того самого дня, как в корчме говорили о кладе, он не мог успокоиться и всё разыскивал тот опалённый молнией дуб, от которого нужно мерить тридцать три шага на полночь. Однако не правду ли сказал Сахир, что много дубов срубила с тех пор секира? А серебро и злато манили своей лёгкой ковкостью. Из них можно делать всё, что пожелает душа. И богатым хотелось быть каждому бедняку. Орина выговаривала:
— Вот другие хоромы строят, а ты только в корчме сидишь.
Коста вспомнил тогда о ворожее. Даниил был прав, страшные заклятья стерегут всякое сокровище, зарытое в земле, и нужна помощь колдуна, чтобы она разверзлась перед человеком, раскрыла свои тайны. Боязливо поглядывая на хижины гончаров, он отправился в дубраву к страшной старухе.
Горбунья сидела на пороге своей совсем уже покосившейся хижины. Голубоватый дымок шёл из двери и таял в воздухе. Когда кузнец подошёл поближе, ворожея посмотрела на него уставшими глазами и спросила:
— Какая немощь привела тебя сюда?
Она привыкла, что люди являются к ней за лечебными травами и кореньями. Чаще всего женщины. У одной в огневице сгорал младенец, у другой очи болели, третья просила приворотное зелье, чтобы вернуть любовь и хотение мужа. За это ей несли пироги, варёные яйца или какое другое яство во всякое время года.
— Не немощь, — ответил мрачно кузнец.
— Что же тогда? Не полюбил ли ты жену попа на старости лет?
Жена Серапиона славилась на весь город своей толщиной.
Коста отрицательно покачал головой.
— Что же тебе надобно от меня? Починил крюк — отплачу за него.
Кузнец скосил глаза на дверь, черневшую, как нора в зверином логове. На крюке висел чёрный котёл, и в нём что-то варилось.
— Дай мне ту траву, что клады в земле открывает, — осмелился наконец попросить Коста.
Старуха хрипло рассмеялась.
— Что клады открывает…
— За это награжу тебя.
— Что мне в твоей награде?
— Во вретище ходишь, и хижина твоя развалилась. Настанет опять зима, как ты жить будешь в ней? Починю тебе твой дом.
— Зимою уже не будет меня на свете.
— Почему так говоришь?
— Кукушка сосчитала мои годы. Спросила птицу, и она единый раз прокуковала.
— Сжалься надо мною, — молил Коста и даже шапку снял, как перед боярыней.
Горбунья поднялась и засуетилась около очага, мешая своё варево. Потом снова подошла к двери и зашамкала:
— Сокровища глубоко в земле лежат. Найти их не легко. Вот настанет Купала, тогда придёшь.
— Купала далеко, долго ждать.
— Ныне не имею силы помочь тебе.
Старая горбунья видела немало людей на своём долгом веку, приходивших к ней за всякой помощью и советом, и научилась думать за них. Но если не показывать человеку свою власть над зверями и травами, кто принесёт тебе пирог? Хотя порой она уже сама верила, что способна творить страшное в человеческой жизни.
Она усмехнулась:
— Сокровище ищешь, хочешь богатым быть?
Кузнец опасался рассказать старухе о том, что они со Златом услышали в корчме от монахов. Ворожея могла сама завладеть богатством или ещё глубже спрятать его под землёю. Он промолчал.
Вдруг горбунья забормотала:
— Берег поднимается, море волнуется, ветры мокрые веют от синего моря…
— Что ты говоришь? — в страхе спросил Коста.
— Гром гремит, буря бушует, леса шумят…
Кузнец даже отступил подальше от порога, чувствуя, что слова это не простые, а имеющие какое-то тайное значение. Старуха продолжала бормотать и вскрикивать:
— Волки в дубраве воют, белка с дерева на дерево скачет, зори на землю смотрят с небес…
Было непонятно, к чему старуха говорит все эти речения. Но, может быть, она заклинала?
— Что с тобой? Что с тобой? — спросил он.
Старуха оборотилась к нему и прошептала:
— Волчий вой и обилие белок — к войне и пленению.
— Не сули нам горе!
— Не я сулю, а божественная сила.
— Твои боги — Перун и Мокошь. Скажи им, чтобы они мне сокровище открыли.
Но горбунья, точно озирая грядущее, грозила ему перстом и повторяла:
— Иди, иди… Чёрный вран сидит на древе…
Теперь она стала бормотать уже совсем непонятное, размахивала руками, точно хотела устрашить кузнеца. Коста пошёл прочь, с тревогой в сердце. Что шептала колдунья о чёрном вороне? Или намекала о чём-то? Надо искать дуб, на котором ворон сидит?