Владимир Мономах
Шрифт:
Кроме звёзд, ничего не было. Не кричала сова, не выли волки, в которых часто преображаются бесы. Всё-таки холод бежал по спине. Ещё надо прочитать заклятье…
Иду на высокую гору, по водам и облакам. На горе серебряный дуб стоит, на нём золотые жёлуди растут. На горе заря сияет. Заря, заря, освети мне дорогу, земля, разверзись предо мною…Теперь эти слова казались полными таинственного значения, они вселили веру в его сердце, и, прочитав заклятье, Злат стал усердно копать не очень податливую под лопатой землю. Только на мгновенье он порой прерывал работу, чтобы перевести дыхание и вытереть рукавом пот со лба. Потом ему стало жарко, Злат снял рубаху, прислушиваясь, не крадётся ли из мрака злой человек. Но всё было тихо в дубраве, и меч лежал рядом…
После полуночи звёзды погасли, закрылись тяжкими облаками. Стало душно в мире. Тёплый грозовой ветер прилетел с заката солнца. Наступила настоящая воробьиная ночь. Прошло ещё немного времени, и разразилась гроза, полил дождь, первая голубая молния сверкнула среди деревьев, озарив их мгновенным светом и наполнив дубраву грохотом грома. Ещё молния — и вновь раскаты в небесах. Но, щедро политый дождём, Злат не переставал копать. Яма углублялась с каждым ударом лопаты. И вот она ударила о большой глиняный сосуд…
Злату хотелось плясать.
— Не обманула… — прошептал он.
Сосудов оказалось два. В одном были серебряные чащи, гривны, запястья и другие женские украшения, в другом — сребреники и золотой пояс. Злат высыпал их в суму, которая вдруг наполнилась приятной тяжестью. Прочее богатство, оглядываясь по сторонам, уложил в захваченный догадливо мешок из коноплянины, а пояс надел на себя. Его золотые бляхи сияли даже среди ночи. Потом, засыпав кое-как яму, он направился к коню. На земле остался лежать один уроненный сребреник…
Гроза уже пронеслась с грохотом в иные края. Дождь постепенно переставал. Уже занималась заря на востоке, слышалось приближение дня в шёпоте деревьев. Сердце у Злата ликовало. Такое случается с человеком один раз за весь век жизни и только со счастливцами. В одну ночь он стал богачом, не беднее другого боярина. Гроза утихала вдали. Нахохлившиеся птицы, встряхиваясь от дождевой влаги, запели утреннюю хвалу солнцу. Оно всходило над дубравами.
Уже проснулась слобода гончаров. Сахир стоял у порога своей корчмы и внимательно смотрел на отрока, который вёз какой-то мешок.
— Что везёшь, Злат? — крикнул он.
— Сребреники, — простодушно ответил отрок.
Но корчмарь подумал, что гусляр не сказал бы так, если бы действительно в мешке было серебро, и ломал голову над загадкой, что же нашёл Злат на дороге.
Когда Злат подъехал к кузнице, Коста уже раздул горн и бил молотом по наковальне, превращая кусок грубого железа в красиво изогнутую подкову. Отрок спрыгнул с коня, вошёл с мешком в руках, огляделся, не видит ли их кто-нибудь из любопытных, ибо богатство уже за одну ночь научило отрока осторожности, и бросил на земляной пол, среди всякого железного хлама, свою добычу. Серебряные чаши жалобно зазвенели. Он сказал, улыбаясь:
— Вот моё вено за Любаву!
Не понимая, в чём дело, кузнец недоверчиво развязал мешок, и тогда перед его глазами блеснуло благородное древнее серебро. Он вынимал из ряднины чаши и сосуды, взвешивая в руке их ценную тяжесть.
— Нашёл! — восхищался кузнец. — А что тебе осталось?
— Будет и на мою долю.
— Добро.
Отрок рассмеялся и вышел из кузницы. Сегодня он чувствовал себя добрым и щедрым царём. На огороде стояла за плетнём Любава, свежая, как ветка калины, омытая утренней росой. Она держала в обеих руках глиняную миску с творогом.
— Здравствуй! — приветствовал гусляр девушку.
Прежде такая смелая, она теперь притихла и застыдилась, чувствуя, что уже приближается время, когда будет расплата за все её усмешки и колючие слова.
— Здравствуй, — пролепетала она чуть слышно.
Этот человек скоро станет её господином, и она снимет с него обувь, как требовал древний обычай. Но она готова всю жизнь служить ему рабой, только бы он любил её, как она его любит.
Кузнец тоже показался на пороге, сияющий, как праздник, и посмотрел на дочь, покрасневшую ярче зари.
— Подойди ко мне, Любава, — сказал он.
Прижимая к бедру миску, девушка смотрела на отца непонимающими глазами, но покорно вышла из-за плетня и остановилась посреди двора, смущаясь.
— Подойди ко мне, — повторил Коста.
Любава молча приблизилась к отцу, может быть ожидая, что он накажет её за глупости в голове. Но кузнец взял её за руку и подвёл к отроку, горделиво сидевшему на коне. Девушка отвернулась, не смея взглянуть на Злата, а ведь он был тем, кого она полюбила с первой встречи. Гусляр же почему-то подумал в эти мгновения о синем море.
— Вот твоя лада, — сказал кузнец отроку.
— Будешь со мной? — спросил Злат свою невесту, склоняясь к ней с седла.
Любава ещё больше отвернула лицо, страшась своей сладкой судьбы.
— Будешь со мной?
— Буду, — прошептала она.
Кузнец весело смотрел на обоих.
В это время на двор вышла из хижины хворая мать и стала бранить мужа:
— Вот уже день настал, а ты напрасно тратишь время на беседы, не куёшь подкову…
Любава, всё так же придерживая миску с белым творогом у прелестно изогнутого бедра, положила другую руку на тёплый бок коня, а щекой прижалась к колену Злата.
Кузнец крикнул Орине:
— Смотри, как они любятся!
Старуха уже покорилась тому, что решил за них старый князь, но, увидев нежно припавшую к отроку Любаву, заворчала:
— Бесстыдница! Когда я молодой была, я кротко по земле ходила и очи долу опускала…
Кузнец, взволнованный событиями, горел желанием расспросить Злата о том, как он нашёл серебро. Ему хотелось бросить подкову и пойти на радостях в корчму. Однако час ещё был ранний. В такое время к Сахиру ходят только пьяницы и чужестранцы.