Владимир Мономах
Шрифт:
Сражение закончилось. Олег медленно ехал но полю, усеянному убитыми и ранеными воинами, к тому месту, где, как он видел, упал Изяслав.
Олег нашел племянника под грудой тел. Ои лежал уже бездыханный, с белым лицом, обрамленным светлыми волнистыми волосами, взгляд его мертвых глаз был недвижно устремлен в синь сентябрьского неба, а черты лица были спокойны и сосредоточенны, как будто-князь прислушивался к какому-то идущему к нему из глубины сознания голосу.
Муром тут же открыл ворота Олегу, потому что в городе было немало его приспешников. Ростовцев, суздаль-цев, белозерцев Олег заковал; тело же племянника приказал погрести в монастыре святого Сдаса. Затем не мешкая направился к Суздалю.
Мономах и Мстислав новгородский еще ничего не знали об исходе битвы под Муромом,
Олег шел по ростово-суздальским землям, беря город за городом, и скоро весь край до самого Белоозера был уже подвластен Олегу. Повсюду он изгнал Мономаховых наместников и волостелей, поставил своих людей. Искал он Ставку Гордятича, давнего друга Мономаха и своего заклятого врага, но тот ушел лесами в Новгород к Мстиславу.
Олеговы наместники, вирники, волостели, тиуны с первых же дней обложили Мономаховы земли тяжелой данью, потянули в Ростов, где обосновался Олег, деньги, хлеб, пушной товар, ремесленные изделия. Не было в крае смердьего или ремесленного дома, который бы не отдал в пользу князя и его людей самого необходимого. Снова война Ярославовых внуков вылилась в страдания простых селян и горожан, которые на своих плечах выносили все тяжести военной страды, надолго отрываясь от домов, чтобы с оружием в руках защищать своего кия-зя, а теперь кормить и поить победителя и его людей. Олег же, долгие годы лишенный отчин - городов и сел, был, кажется, ненасытен, отягощая христиан все новыми и новыми поборами.
Вскоре в Ростов пришел посол из Новгорода от Мстислава. Он передал Олегу речи его крестника: «Иди из Суздаля и Ростова к Мурому, а в чужой волости не сиди. И я пошлю с дружиной своей просить к отцу своему и помирю тебя с моим отцом. Хотя и убил ты брата моего, то это не удивительно, в бою ведь цари и мужи погибают».
Олег выслушал Мстиславова посла и в тот же день отправил его назад в Новгород с отказом. Он не хотел мира ни с Мономахом, ни с Мстиславом. Теперь весь север Русской земли был в его руках. За ним стояла и Тмутаракань, родной брат его Давыд Святославич сидел в Чернигове. Осталось взять Новгород, выгнать оттуда Мопомахо-ва сына, чтобы окончательно лишить ненавистного двоюродного брата и весь его. многочисленный и ненавистный род силы, запереть их всех в Переяславле, повести на них со всех сторон половецкие колена - объединенные силы Боняка и Шарукана, и тогда можно будет сказать, что до возвращения отцовой власти останется подать рукой, так как Святополк для Олега большой опасности не представляет.
Из Ростова он выслал сторожу во главе со своим младшим братом Ярославом в сторону Новгорода и начал готовить войско для вторжения в новгородские пятины.
В эти дни Олег получил из Переяславля грамоту от Владимира Мономаха.
Весть о гибели Изяслава прислал Мономаху старший сын. Мстислав писал отцу о битве под Муромом, о похоронах Изясдава, о захвате Олегом северных городов и о
своем к нему посольстве. В конце же грамоты Мстислав просил отца уладить с Олегом дело миром, напоминал, что они братья, что сам он, Мстислав, чтит и любит своего крестного отца и у него нет сил поднять на пего руку. Пусть Изяслав будет последней " жертвой в этой страшной борьбе за волости.
Получив грамоту от Мстислава, Владимир Мономах не вскинулся тут же отомстить Олегу и наказать обидчика, захватившего его и его отца исконные земли. Постаревшая, увянувшая Гита с опустившимися плечами и расплывшимся телом, но все такая же неукротимая и мечтающая о великих победах своего мужа и своих сыпо-вей, потрясенная смертью Изяслава и теперь жаждущая мести, побуждала Владимира немедля подняться в поход, послать людей к торкам и союзным половцам хана Ку-нуя, которого стремился подчинить себе Шарукан, выбить Олега из Ростова и Суздаля, погнать его по лесам и болотам, вновь запереть его самого и его братьев Давыда и Ярослава в далекой, отгороженной степью Тмутаракани.
Но Владимир был безучастен к ее словам.
Он сидел в своей палате в переяславском дворце, слушал, как воет за окном сентябрьский ветер, и думал совсем о другом. Вот и еще одна смерть в отчаянной борьбе за власть. Идут годы, вырастают сыновья и один за другим идут на заклание в этой чудовищной, жестокой жизни.
Он опять отрешился от повседневных, суетных дел, как когда-то умел это делать отец, как еще прежде умел делать очень часто и он сам, с каждым годом терявший эту способность. И вот теперь смерть Изяслава вновь заставила его взглянуть па себя, на свою жизнь, на жизнь окружающих его людей с высоты мироздания, с высоты жизни всей Русской земли и с высоты только что постигнувшей его потеря. Он понимал, что нет никакого земного оправдания этой бессмысленной смерти, что есть в жизни лишь одно дело, за которое можно было бы расстаться с пей, кол ожить свою голову и головы своих детей. Для воина, для мужчины существует лишь одна жертва, ради которой он может и доля-ген пойти на смерть, - это Родина, это своя земля, ото живущие на ней люди, это весь окружающий мир, уходящий корнями в седую старину и протягивающий руки в далекое будущее. Богатство, власть, сила, доходы, золото, ткани, дворцы… Обволакивающий дурман, отвлекающий людей от вечной
сути бытия, от забот о духовном своем совершенствовании, опасные игрища, подобные скоморошьим, - ж кто-то неведомый смеется над глупыми, недалекими людьми, теряющими в этих игрищах свои жизни, ожесточающими свои души. Сколько раз он задумывался над этим, пытался стряхнуть с себя этот дурман, и столько же раз неумолимая жизнь вновь возвращала его в это жестокое лоно, и он тщился взять верх над своими ближними, удержать и приумножить свою власть, силу, богатство и мощь идущих с ним людей. И все чаще ж чаще он задумывался над главным в этой жизни, над своим истинным предназначением князя, воина. И все основательнее приходил он к мысли, что, лишь уняв княжескую вольницу, можно остановить натиск на Русь степняков, обезопасить землю от их набегов. Бедная Гита! Для нее эти колебания были неведомы. Она так и уйдет в иной мир, полная ярости, ненависти, полная ничего не стоящей суеты, которая и заставляет людей, забыв все на свете, бессмысленно крутиться от рождения до смерти, как крутится в колесе белка, с которой любит играть маленький Юрий. За окном гудел ветер, предвещая наступление мрачных осенних дней. Тих и безлюден был скорбящий об Изяславе переяславский дворец. Снаружи доносились заунывные звуки колокола церкви святого Михаила.
Владимир взял тонко отточенное гусиноо перо, пододвинул к себе глиняный сосуд, наполненный красиилами, положил перед собой чистый пергаментный лист и написал: «Олег, брат мой…»
Он снова задумался, перед ннм в какие-то мгновения прошли долгие годы. Вот они отроками скачут наперегонки под Киевом в июньском лесу, а кругом солнце, зелень, теплынь; вот они на хорах церкви Софии, смотрят друг на друга, перемигиваются, вот Олег стоит над купелью - крестит его первенца…
«О я, многострадальный и печальный! Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы.тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед страшным судьего, не покаявшись и пе примирившись между собою… Это я тебе написал, потому что понудил меня сын мой, крещенный тобою, что сидит близко от тебя. Прислал он ко мне мужа своего и грамоту, со словами: «Договоримся и'помиримся, а братцу моему божий суд пршнол. А мы не будем за него мстителями, но положим то на бога, когда предстанут они перед богом; а Русскую землю не погубим…»
Он еще раз прочитал эти последние написанные слова. Ради единства Руси, ради великой цели переступал он сейчас через смерть любимого сына и протягивал руку врагу. Он вздохнул еще раз и снова взялся за неро.
«Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли ты ее по-доброму или с поруганием, то и другое увижу из твоего нисьма. Этими ведь словами предупреждал я тебя, объяснил, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием жолая от бога отпущения прошлых своих грехов… А мы что такое, люди грешные и худые? Сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в слове и в чести, а завтра в грооу и забыты. Другие собранное нами разделят.