Владимир Мономах
Шрифт:
Потом, уже приехав в Переяславль, он не раз еще вспоминал эту встречу в дубраве и своего вооруженного смерда, который перегонял говяда по его княжеским владениям, ожидая сечи с половцами и плена в любой час своем жизпи.
Осень и зиму Мономах провел в Переяславле, тщетно ожидая согласия князей на договоренный поход в степь.
Он посылал гонцов в Киев и Чернигов; Святополк и Святославичи отмалчивались, но не отказывались от похода. В середине зимы Мономах двинулся в Смоленск. Он несколько лет не был в этом городе, где совсем еще недавно сидел Олег Святославич, отрезанный им от родного Чернигова, от связей с половцами, и теперь Мономах хотел еще и еще раз утвердить киязей во мнении, что Смоленск - это прирожденный город Всеволодовой отчины. Была у него и еще скрытая цель. Ои вызвал в Смоленск сына Мстислава, князя новгородского. Тот подтвердил, что люди Святонолка бегают по Новгороду, требуют, чтобы город вновь
Мстислав епдел в горлице напротив отца - невысокий, широкоплечий, с темными, глубоко посаженными глазами, которые смотрели из-под густых черных бровей ухватисто и быстро; темные жесткие волосы его, несмотря на молодость, уже кое-где тронула седина. Новгородский князь слушал, что говорил ему отец, иногда переспрашивал, бросал быстрые короткие вопросы. Мстислав никогда ни в чем не сомпевался, был тверд и жесток в решениях, ретив и исполнителен во всем, что ему наказывал отец.
А Мономах неторопливо, с мягкой усмешкой плел свою нить: «Святополк за участие в походе против половцев будет торговаться, просить в обмен новгородский стол, предлагать Владимир-Волынский, возможно, придется ему уступить, иначе будет новая распря». Мстислав внимательно слушал. «…Но и отдавать Новгород из нашего дома нельзя, уже долгие годы, начиная от отца Всеволода, владели мы новгородским столом. Новгород прикрывает с северо-запада наши ростово-суздальские земли, а вместе с ними, со Смоленском и Переяславлем составляет половину Руси. Надо осторожно поговорить с боярами, с владыкой, с гостями, хотят ли они отдать город в руки Киева».
Мстислав понимал, что отец затевает хитрое дело, хочет руками самих новгородцев, не споря со Святопол-ком, оставить за собой Новгород и вовлечь Святополка в общерусский поход в степь. Мстислав понимал ташке, что все это опасная, острая игра, которая неизвестно чем кончится, но он привык доверяться отцу и обещал ему сделать все, как он советует.
Начало 1101 года Владимир снова провел в Пореяс-лавле, ссылаясь гопцами с двоюродными братьями, а поздней весной, оставив Гиту чреватой десятым но счету ребенком после семи сыновей и двух дочерей - Марии и Евфимии, отправился по своим северным владениям - сначала снова в Смоленск, а потом в Ростов, чтобы самолично подготовить зкшско к будущему походу. Смоленская и ростово-суздальская дружины были ему хорошо известны, и его заботой в этом краю были прежде всего пешцы, вооруженные ремесленники и смерды. Уже во время прежних боев со степняками он приметил, что половцы, лихо сражавшиеся с конными русскими дружинами, не выдерживали спокойных, неторопливых действий простых пеших воев, яростные конные наскоки разбивались об их сомкнутый щитами строй, о выставленные прямо в конские груди копья. Свою железную хватку пешцы показали даже во время злосчастпой битвы у Треполя, задержав на берегу Стугны половецкую конницу. И теперь Владимир хотел перебрать все свои волости, вычислив вместе с посадниками, тысяцкими и сотскими количество воев, которых можно было здесь собрать, а также распорядиться о том, чтобы пенщев хорошо вооружили, чтобы были у них с собой и топор, и копье, и щит, и лук со стрелами.
Во время пребывания в Смоленске туда пришла весть из Полоцка, что преставился долго болевший Всеслав, князь полоцкий. Мономах выслушал весть со смешанным чувством облегчения и скорби: из жизни ушел его постоянный враг и враг всех Ярославичей, князь, который никому не давал покоя в течение нескольких десятков
лет; и в то же время ушел из жизни живой человек, живая душа, подобная всем остальным обитающим на земле людям и напоминающая, что каждый в сем мире тленен.
Но лишь ненадолго задержались мысли Мономаха на Полоцке - там долго еще будут разбираться между собой сыновья Всеслава, ему же предстояло через две недели заложить в Смоленске каменный соборный храм святой Богородицы.
Владимир мыслил сделать это 2 мая, когда константинопольская церковь ежегодно праздновала заложение храма Богородицы во Влахернах, великой охранительницы Византии от внешних врагов. Здесь, в Смоленске, Мономах накануне похода в степь хотел иметь свою святыню, помощницу в борьбе с неверными с тем, чтобы всякий русский человек возгорался высоким воинским помыслом при одном взгляде на соборный храм, заложенный во опасение Русской земли.
Действо в этот день было заранее продумано. Мономах сам спустился в яму, заготовленную для основания храма, и под одобрительный гуд великого множества смолян взял ловко па мастерок известковый раствор, бросил его на прокладку из битого камня и аккуратно положил па раствор кирпич. Тут же пропели молебен, а епископ смоленский освятил заложение храма.
В тот день па смоленском дворе Мономаха для всякого люда было выставлено великое множество провар меду н ествы. До поздней ночи праздновал Смоленск великое событие, а уже наутро тиуны Мономаха пошли по дворам, набирая людей в пеший полк. И будто в награду за это святое дело бог послал ему нежданную радость - поднял мятеж против Святополка его племянник Ярослав Яро-.полчич, княживший в Бресте, и снова замутилась киевская земля. Теперь Святополку уже будет но до Нои-города.
Но с которой киевский кпязь справился на удивление быстро и уже к лету позвал Владимира и Святославичей - Давыда, Олега и Ярослава на реку Золотчу для переговоров с половцами. И стало ясно: пока Владимир не покладая рук трудился над тем, чтобы уже в 1101 году поднять князей в поход против степняков, - Свято-полк и Святославичи так же упорно ратовали за мирный исход всего дела. И вот теперь на Золотчу в назначенный срок должны были прибыть послы от всех крупных ханов донских и приднепровских половецких колен - Ша-рукана, Боыяка, Аепы, другого Аепы, Алтунопы и про-
чих, чтобы на этом свещании выслушать русских князей и потом уже передать их речи своим ханам.
Речь держал один Святополк. Он выговорил, послам все русские обиды, вспомнил все нарушения половцами роты и теперь предлагал ханам съехаться той же осенью у Сакова, чтобы утвердить вечный мир, сняв с Руси ежегодный денежным откуп.
Послы слушали, молчали. Судя по тому, с какой поспешностью направили их ханы на Золотчу, Владимиру было видно, что половцы узнали через своих людей о подготовке руссами похода в степь и теперь хотели во что бы то ни стало предотвратить его. Мир им был не нужен. Кочевникам, живущим ежегодным переходом с летовища па зимовку, постоянными облавами южнорусских земель, нужна была эта веками заведенная война - внезапный выход из степи, проход через русские крепостицы на вы»-соких берегах приднепровских рек и речек, удар по сла-бозащищенным городам и совсем открытым селам, захват полопа, а потом столь же быстрый уход от быстроконных русских дружин. Изменить этот порядок жизни означало бы для половецких колен, и для ханов, и для всех воинов лишиться веками уготованного для них источника доходов и всех тех богатств, которые ожидали их при продаже русских невольников на причерноморских рынках. И в борьбе за этот порядок хороши были все средства, в том числе и бесчисленные ложные миры, которые заключали ханы с русскими князьями, чтобы уже ближайшей осенью нарушить их и направить своих сытых коней на север. И один хаи не отвечал за другого, и два хана не отвечали за третьего, и кто из них двинется в очередпой поход на Русь - предсказать было невозможно.
Святополк говорил речь от имени всех князей, а Владимир смотрел на него и думал о том, что и сам Святополк, и Святославичи хорошо понимают никчемность и этой встречи, и последующей, потому что долгими годами было проверено: с половцами не может быть вечного мира. Просто и киевский князь, и Святославичи до последнего откладывают такой нужный для всей Руси поход в степь, стараясь перевалить все тяготы борьбы с кочевниками иа переяславского пограничного князя. И он не прочь взвалить па себя эти тяготы и возглавить;ши-жение в степь, и он недаром заложил на виду всей Руси храм в Смоленске во славу новых побед над ее врагами, но сегодня надо быть терпеливым: пусть Святополк хитрит, пусть Святославичи отговариваются хворью, безлюдьем, безденежьем, уже в который раз. J3ce равно придет наконец и его день.
Мономах умел ждать, умел терпеть, наверное, как никто другой, из князей. Правильно определив движение русской жизни и жизни.окрестных стран и народов, он ждал, что время рано или поздно возьмет свое. А сейчас он мягко улыбался и кивал головой - да, вечный мир желателен. Он думал, какими же глупцами в это время считают и его и других князей эти бессловесные хапские посланцы.
В начале сентября в Саков прибыли половецкие хапы.
Впервые в таком количестве они собрались все вместе с русскими князьями. Поле у Сакова на левом берегу Днепра было заставлено многочисленными шатрами - и русскими и половецкими. Хапы приехали с небольшим числом телохранителей: с малыми дружинами были и русские князья.
Первое свещание произошло в шатре Святополка. Сидели тесно на лавках, укрытых дорогими коврами. Как и следовало ожидать, все началось с взаимных попреков: Святополк выговаривал ханам все их клятвопреступления и неправды, ханы крутили головами, отговаривались тем, что русские князья не держали слова и не присылали вовремя ежегодных даней. Старый враг Боняк сидел напротив Мономаха. Владимир видел его настороженный взгляд, быстрые рысьи движения. Хан бросал в его сторону резкие слова: это переяславский князь не держит роты, это он задерживает денежные выплаты за мир, это он, нарушив посольский обычай, избил ханов Итларя и Китана, а потом перерезал всю их чадь.