Владимир
Шрифт:
Поутру Антип зашагал вниз по Днепру — все дальше и дальше; он пройдет всю Русь, пересечет Русское море, доберется до горы Афон, [234] станет монахом Антонием, вернется обратно в город Киев, а после смерти его назовут святым…
Никто в Киеве, даже воеводы, не знают, каким путем поведет князь Владимир свою рать: Днепром ли до устья, а там Русским морем к Дунаю или, может, суходолом, через земли тиверцев и уличей, а далее, как ходил некогда князь Святослав, через Болгарию.
234
Гора
Владимир не идет по стезе отца: он не может двинуться на Византию через земли болгар — Болгария покорена, там повсюду вдоль Дуная и до самого Русского моря стоят легионы Империи, Владимир не может затеять прю с императорами на чужой земле.
«Когда-нибудь, — думает князь Владимир, — кто знает, снова сольются пути болгар и русов, ныне же разъединены мы, каждая из наших земель собственными силами борется за свое будущее, за счастье, приходится стать против Византии одному, наша победа придаст силы и болгарам…»
Поэтому Владимир решает дать ромеям бой на древней славянской земле, на берегах родного Русского моря он готовится нанести удар городу Херсонесу в Климатах.
2
Ранней весной, едва лишь прошел лед и Днепр наполнился до краев, как чаша, с берегов Почайны отплыли двести лодий-насадов с тридцатью — сорока воинами на каждой. Впереди со старшей дружиной князь Владимир; ведет он с собой в поход сына Мстислава. Князь посылает загодя в поле за Днепр, по Соляному гостинцу [235] на юг дружину из четырех тысяч всадников во главе с воеводой Волчьим Хвостом и велит им ждать его у порогов.
235
Соляной гостинец — древний путь из Киева в Крым.
Среди воинов были и те, кто недавно вернулся из Византии после битвы под Абидосом, они жаждут отомстить, расплатиться за кровь и обиды.
С воинством на этот раз следовало немало безоружных людей: бояре с Горы, мужи нарочитые с земель, купцы — князь Владимир думал не только ратоборствовать, но и вести с ромеями переговоры о купле продаже, о вере, и потому он хотел иметь подле себя советников, силу, которая подпирала княжий стол.
Лодии быстро плыли по Днепру, еще быстрее мчались по Соляному пути всадники. Подождав князя у Ненасыти, они помогли перетащить волоком самые большие насады.
Оставив воинов на левом берегу Днепра отдыхать, князь Владимир со старшей дружиной переправился на остров Григория, [236] где в давно ушедшие времена воины, плывшие вниз по Днепру и далее в Русское море, приносили под священным дубом жертву богам и просили даровать им победу. Окруженный воеводами и тысяцкими, Владимир поднялся по крутой тропе на скалу и остановился перед дубом, посаженным руками предков лет триста, а может, и пятьсот тому назад.
На дубе поблескивала свежая зеленая листва, однако немало ветвей, опаленных молниями, засохло — ведь все на этом свете растет, развивается, а потом стареет и умирает. Священный дуб на острове Григория после многих лет, казалось, засыпал среди моря молодых, буйно-зеленых деревьев над извечно голубым Днепром и под бездонным небом.
236
Остров
И, может быть, потому, что умирал многовековой дуб, а может, — и это, пожалуй, вернее — потому, что умирало в людях старое и нарождалось новое, зарастала и тропка, ведущая от Днепра к дубу; на ветвях его еще висели истлевшие убрусы, [237] ржавые изогнутые мечи, у ствола, в густой траве, белели кости животных — следы старых жертвоприношений, однако новых уже не было.
Князь Владимир тоже приехал на остров не для того, чтобы принести жертву. Постояв под дубом, он прошел в конец острова, где возвышался насыпанный многими руками курган, — здесь, как сказали Владимиру, отец его Святослав в темную ночь рубился с печенегами, здесь сложил голову, здесь же отдали ему последние погребальные почести — сожгли в лодии его тело.
237
Убрус — полотенце, платок, скатерть.
Сняв шеломы и низко склонив головы, стояли князь Владимир с сыном Мстиславом и воеводами перед курганом, на нем зеленела трава и всеми красками рдели цветы. Все молчали, тихо было кругом, лишь где-то высоко в небе жаворонки разливали бесконечную и немного грустную песню.
— Будет так! — молвил князь Владимир, стоя над могилой своего отца. — Мы идем на правый бой с Византией, отомстить за тех, кто погиб от руки ромеев, утвердить новый закон и новую жизнь. Ты, воевода Волчий Хвост, веди всадников полем до Хазарской переправы, оттуда в Климаты и подступай к городу Херсонесу с востока, а мы, воеводы, поплывем по Днепру, потом Русским морем и налетим на Херсонес с севера и запада.
Однако это было еще не все, о чем думал сейчас Владимир. Стоя на высоких кручах Хортицы, князь и его дружина смотрят на Днепр, на его левый берег. Перед их глазами стелется безграничное поле, по нему вьется гостинец — суходолом до Сурожского моря и на Дон, а по обе стороны, сколько может видеть око, курганы.
И так было всюду, куда бы они ни шли, — над полуденными дорогами, где русские люди бились со множеством орд и отбивали набеги, с давних пор высились, со временем снижаясь, а то и сравниваясь с землею, могилы наших предков, сложивших головы за Русь.
Глядя на эти курганы, князь Владимир думал о прошлом, своем настоящем и будущем, что в его представлении казалось чем-то нераздельным, ведь будущее всегда превращается в настоящее, а настоящее неминуемо и очень быстро, подобно жизни человеческой, становится прошлым, только прошлое вечно — мертво, но всегда живо, чтобы стоять на страже быстротекущей жизни…
— Родная земля! — говорит князь Владимир. — Будем беречь ее всегда и всюду.
Опустив руку на плечо Мстислава, он продолжает:
— Мы идем на Херсонес и не знаем, что нас ждет. Верю, мы возьмем город и тогда поговорим с императорами. Однако, сидя в Херсонесе, хочу чувствовать опору. Ты отправляйся суходолом в Тмутаракань, сын мой Мстислав, — это Русская земля, покуда там сидим — греки в Климатах как в мешке. Быть тебе, Мстислав, князем тмутараканским, защищай оттуда мое войско в Климатах, а будет потреба — покличу, иди на помощь.
— Спасибо, отче! — поблагодарил новый князь Тмутаракани Мстислав. — Сидя в Тмутаракани, буду защищать тебя, войско, всю Русь.