Владимир
Шрифт:
— Но ведь Василий и Константин — твои сыновья!
— Ты оторвал их от меня, но не сумел стать им отцом. Не так ли, проэдр? Что же ты молчишь, говори!
Феофано, прищурив глаза, смотрела на бледное, высохшее лицо скопца; он внимательно следил за нею.
— Василий и Константин не способны спасти Империю, — невыразительным голосом произнес проэдр.
— Я это знала и раньше, — осторожно ответила Феофано. — А кто же может это сделать? Опять молчишь? Почему?
— Спасти Империю можешь только ты, Феофано.
— Наконец-то я услышала от тебя откровенное слово… Но ты не договорил…
— Мне поздно об этом думать. Кто я? Только проэдр, тень императоров, постельничий. Одно лишь помни, Феофано, отныне проэдр станет служить только тебе.
— Спасибо, проэдр, ты знаешь, что встать теперь во главе Империи я не могу. Да, Василий, и мне и тебе уже поздно.
— Так что же делать?
— А ты скажи, проэдр… Раз ты пришел ко мне, значит, знаешь, что делать.
— Я действительно думал об этом… Василий и Константин не способны, их нужно устранить…
— Ты считаешь, что их нужно устранить силой и выслать?
Проэдр на мгновение замялся.
— Императоров не устраняют, а уничтожают, — тихо произнес он. — Ты хорошо это знаешь, Феофано…
— Так, — сказала Феофано, и проэдр увидел слезы на ее глазах. — Тяжко, очень тяжко… И кто же это может сделать?
Проэдр долго смотрел на нее.
— Придется мне…
— А на кого же опереться? — спросила Феофано. — Кто взойдет на трон?
— Я думал долго и об этом… Считаю, что положиться можно только на одного человека — на Барда Фоку.
Феофано даже вздрогнула. Оказывается, проэдр еще разбирается в людях, хорошо знает, к кому тяготеет константинопольская знать, выехавшая в Малую Азию. Одного лишь он не знает и не должен знать: Феофано гораздо раньше, чем проэдр, остановила свой выбор на Варде Фоке.
— Это, пожалуй, правда, — согласилась Феофано. — Варда Фоку поддерживает вся знать и даже синклит.
— Я хотел бы, чтобы Барда поддержала ты, Феофано, ты ведь его самая близкая родственница, жена Никифора.
— Да, я была женой Никифора, а теперь его несчастная вдова.
— Ты можешь еще стать счастливой, Феофано.
— С Бардом? Что ж, юношей он когда-то любил меня, но теперь уже поздно.
— Нет, Феофано, тебе никогда не поздно, это только я никогда не знал и не узнаю счастья любви.
— Твое счастье в том, что ты был проэдром нескольких императоров, а повезет — и еще одного.
— Думаю, что повезет нам обоим, — дай мне два порошка из тех, что, я знаю, остались у тебя еще с давних времен.
Феофано, очевидно, уже овладела собой, пошла в соседнюю палату, быстро вернулась оттуда и дала проэдру два порошка. У нее дрожали руки, ей было страшно — и это порадовало проэдра.
И тогда случилось то, чего никто в Большом дворце не ожидал. В одно утро в покоях императора Василия не прозвучали, как это всегда бывало, молитвы, а когда он через некоторое время вышел из своих покоев, то окружали его не монахи и священники, а этериоты с обнаженными мечами в руках. И шел Василий не так, как обычно, не со скорбными глазами, опустив голову, не медленными шагами, а с высоко поднятой головой, быстро, уверенно, глаза его пылали гневом.
Очутившись в Золотой палате, двери которой распахнул перепуганный папия [174]
Ждать ему не пришлось. Проэдр Василий уже был здесь, в Золотой палате. Не добежав нескольких шагов до трона, он упал ниц.
— Ты меня звал, василевс… я пришел, — произнес проэдр, но так тихо, что сам не услыхал своего голоса.
— Да, я велел привести тебя сюда, в Золотую палату. Император долго смотрел на проэдра.
174
Папия — начальник стражи; управитель византийского императорского дворца.
175
Логофет — заведующий финансами (греч.).
— Мерзкий, никчемный скопец! — громко крикнул он. — Неужели ты за всю свою жизнь еще не напился крови?
— Я никогда не пил ничьей крови… Я не знаю, о чем говорит император… — пробормотал проэдр, стараясь понять, что произошло.
— Ты хотел меня убить! — неожиданно вскочил с кресла и сделал шаг вперед император.
«Ложь! Все это ложь! Я не думал, не хотел тебя убивать, император!» — готово было вырваться у проэдра.
Но он не сказал этого, а, задрожав от страха, смотрел, как из дверей, которые вели из катихумения, [176] вышла Феофано, начальник этерии Лев, еще несколько этериотов.
176
Катихумений — покои василевсов (греч.).
Проэдр понял, что произошло, — как же он был неосторожен, поверив на один час Феофано. Непонятно как, но она пришла в Большой дворец в этот утренний час, рядом с нею стоят начальник этерии Лев, великий папия — все, кто ненавидит его лютой ненавистью, а сейчас, плененные Феофано, стоят позади императора.
Но лукавая его душа не могла смириться с тем, что случилось, в одно мгновение он решил бороться, только бороться, и если уж на то пошло — не щадить Феофано.
— Великий василевс! — тихим и, казалось, совсем спокойным голосом произнес он. — Тебя ввели в заблуждение. Да, великий василевс, тебя хотели убить, тут, в Большом дворце, есть человек, который собирался тебя отравить, человек этот дал мне два порошка для тебя, василевс, и для императора Константина.
— Где эти порошки? — крикнул Василий.
— Они здесь, со мной. — Проэдр выхватил из-за пояса склянку с ядом.
— Дай их мне…
Проэдр быстро шагнул вперед, подал императору склянку. Василий взял ее и долго смотрел на серый порошок, пересыпавшийся на дне.
— Кто дал тебе этот яд? — спросил Василий.
И проэдр Василий решился. Собственно, у него не было выбора: император узнал о покушении на него, за его спиной стоит Феофано, которая дала яд, она же и выдала его — пусть же погибает Феофано!