Владычица морей (сборник)
Шрифт:
Петр Алексеевич подошел к накрытому столу, оглядел его, расставив длинные голенастые ноги в ботфортах с отворотами, ухватил со стола жареную куриную лытку, грызанул ее, сверкнув белыми зубами, и поворотился к морякам.
— Думал я, какую тебе невесту надобно, — сказал он, зорко оглядывая понурого и невеселого капитан-лейтенанта. — Красивую, молодую да ветреную вроде бы в жены давать тебе ни к чему: пока ты в море, она на суше амуры с разными галантами крутить станет. Впрочем, и старая да опытная счастья семье тож-таки не даст, к старой бабе душа с моря стремиться не станет. — Подумал немного, небрежно швырнул куриную лытку на общее блюдо, шагнул к капитан-лейтенанту,
Иван Николаевич Мягков поднял от полу несчастные глаза свои и увидел невесту. Вся в белом, все на ней воздушное, ветром дышащее, а лица и вовсе не видать. Может, оно и к лучшему.
Все вокруг было как в тумане. Государь продолжал что-то говорить, держа невесту за руку и подводя ее к жениху, Но Иван Николаевич слов его не разбирал, а только стоял у него в горле горький тесный комок несчастия и тоски, и губы сами шевелились, прощаясь с Анастасией.
Руки жениха и невесты соприкоснулись. Рука невесты была на удивление сильной и прохладной.
— Так вот, капитан, — строго сказал ему на ухо государь. — Названую дочь свою за тебя отдаю. Она у меня сиротинушка, так что не вздумай обижать, я ей буду заступником. Коли что не так в жизни пойдет, я тебя своей царской рукою на путь истинный наставлю. Понял меня?
Господи! Да все оно в жизни-то уже пошло не так! Иван Николаевич едва не застонал от тайного отчаяния и прикрыл глаза.
— Убогая она у меня, сиротинушка, — басовито сказал царь. — Глазик един косенький, да нос скривлен, да скулы оспой попорчены. И так уж девица в жизни настрадалась, будешь ей верным мужем и опорою в жизни. А я уж за приданым не постою, ты мне, капитан-лейтенант, верь, я своих царских слов на ветер не бросаю.
Ах ты, святой Андрей Первозванный! Да за что же такая немилость! Он ли, Мягков, государю животом своим не служил! Что же государь насмешку над ним такую строит, уродину за него замуж выдает! От слов царских Ивана Николаевича то в холод, то в жар бросало, он и глаз боялся открыть, чувствовал только, что рядом невеста стоит, нежным цветочным духом от нее веет.
— А то откажись, пока не поздно, — сказал Петр насмешливо. — Пока еще не поздно, пока не сладились, а?
Капитан Мягков и рот открыть не успел да решительности набраться, как в спину ему тяжело ударила рука капитана Бреннеманна.
— И думать не моги, — шепнул в спину ему старый капитан, и все остатки решительности Мягкова тем самым вымел.
— Молчишь? — сказал Петр. — Знать, по нраву тебе выбор мой. Хватит томить жениха, ну-ка, невеста, покажись мужу своему будущему.
Мягков нерешительно глянул.
Глянул — и глазам своим не поверил. На нежных щеках невесты светились длинные слезы. А глаза ее, огромные, серые, были счастливыми и сумасшедшими.
— Анастасия? — сказал — и остолбенел. Вокруг же необидно смеялись.
— Так вы уже знакомы? — притворно поразился Петр, — Славно я угодил своему шкиперу! — Наклонился, жадно целуя невесту в полураскрытые губы. — Коли так все вышло, — сказал он, поворачиваясь к Мягкову, — нынче же и венчание будет. Торопись, капитан-лейтенант, детишек после себя на белом свете оставить. Изрядные баталии впереди грядут! Что же до родителей твоих, то я им сам отпишу! Будет тебе в семье мир да спокойствие!
Еще раз с жадностию поцеловал невесту, с сожалением оторвался и поворотился к остальным:
— А ну, хозяюшки, зовите всех за стол! Уж больно удачным наш сговор вышел!
И сразу зашумели вокруг неведомо откуда взявшиеся
— Настенька! — взял он за руки плачущую девицу. А капитан Раилов отошел в сторону, опрокинул у стола чарку да и с отвагою бросился в гавот с одной из сестер Александра Даниловича Меншикова. Та, хоть и была единоутробной сестрой светлейшего князя, особо не чинилася — кинулась в танец, только туфельки красные саксонской кожи, шитые бисером, мелькнули.
Глава десятая
Да разве можно за такого государя живота своего жалеть! Даже стоя в часовне рядом с Анастасией, капитан-лейтенант Мягков не верил счастью своему. В роли посаженого отца невесты выступал сам государь, в роли же матери — государыня. Да и свадьба была истинной свадьбой — шумная, бесшабашная, — пронеслась она по улицам Петербурга, пила да плясала весь день и закончилась по государеву повелению салютационной пальбой пушек «Посланника». Вечером Петр Алексеевич посетил новобрачных в доме, что снимали братья у купца Боборыки-на, долго морщил нос, оглядывая нехитрое убранство комнат, потом, малость подумав, сказал, что для брачной ночи и этот дом сойдет, милым и в шалаше рай; сам с государыней порой в походном шатре жаркой любви предавался-и ничего, только крепче любить ее стал. Выпил чарку, закусил жалованными молодым с меншиковских оранжерей свежими огурцами, царственно полапал невесту, жарко, засосом поцеловал обоих и отбыл, оставив Ивана Николаевича и Анастасию наедине со счастьем их.
За окнами захохотали, послышалась беспорядочная пальба и многоголосье, потом заржали лошади, многозвенно грянули колокольчики, и царь со свитой своей отбыл. Иван Николаевич и Анастасия стояли у окна, не смея взглянуть друг на друга. Сумрак улицы всполошно высвещался копотно горящей смолой в дубовой бочке.
— Настенька! — Капитан-лейтенант Мягков повернулся к невесте. Впрочем, к какой невесте? К супруге своей законной повернулся капитан-лейтенант Мягков. К супруге он поворотился, Господом Богом ему данной, утерянной и государем счастливо найденной!
Влюбленные поцелуев не считают.
Будем целомудренны, читатель. Опустим, чем занимались счастливые влюбленные, столь нежданно соединенные судьбою и небесами. Имеющий достаточное воображение все довообразит сам, тот же, у кого воображения и фантазии недостанет — несчастнейший в жизни человек и ни к чему его волновать картинами любовного пиршества, сопровождаемыми финь-шампанью и взволнованными бестолковыми разговорами ни о чем, ночными сладостными беседами, в которых говорят сразу двое и ни один из них другого не слушает, а только отдается ласкам рук, коие всегда говорят больше, нежели слова. Известное дело, речения подобны рыбьей чешуе, чаще они скрывают истинность чувств, нежели выставляют их напоказ. Ах, Иван Николаевич, счастливейший из капитан-лейтенантов, а быть может, и самый счастливый из жителей Петербурга, что не спали этой ночью! В самом деле, могут ли быть такими же счастливыми караульные или сторожа, что бродят по улицам с колотушками в руках, или гвардейцы, охраняющие покой своего государя, или даже людские пары, вникнувшие в семейную жизнь, привыкшие за долгие годы к ней и сросшиеся с бытом, как срастается за долгие годы тело черепахи с тяжелым ее панцирем?