Владычица Озера
Шрифт:
Он быстро провел рукой над темной с прожилками поверхностью стола, а когда отвел руку, на столе остался маленький флакончик из серо-зеленого нефрита.
— Нет, — прохрипела Цири. — Ни в коем случае. На это я не согласна.
— Ты не дала мне закончить.
— Не считай меня дурочкой. Я не дам ему того, что в этом флакончике. И не надейся!
— Ты слишком торопишься с выводами, — сказал Эредин медленно, глядя ей в глаза. — Пытаешься выше себя прыгнуть. А такие фокусы всегда кончаются падением. Очень болезненным падением.
— Я сказала —
— Подумай как следует. Независимо от того, что находится в этом флаконе, ты выиграешь. Выиграешь в любом случае, Ласточка.
— Нет!
Движением таким же быстрым, как раньше, воистину достойным иллюзиониста, эльф убрал флакончик со стола. Потом долго молчал, глядя на реку Вздох, поблескивающую среди деревьев.
— Ты умрешь здесь, мотылек, — сказал он наконец. — Тебе не позволят отсюда уйти. Но это твой выбор.
— Мы договорились. Моя свобода за…
— Свобода, — хмыкнул он. — Ты все время толкуешь о свободе. А что ты сделаешь, получив ее? Куда направишься? Пойми же наконец, от твоего мира тебя отделяет сейчас не только пространство, но и время. Время здесь течет иначе, чем там. Те, кого ты знала там детьми, сейчас уже дряхлые старики, а твои ровесники — давным-давно скончались.
— Не верю!
— Вспомни ваши легенды. Легенды о людях, таинственно исчезнувших и вернувшихся спустя годы для того лишь, чтобы взглянуть на заросшие бурьяном могилы близких. Ты думаешь, это фантазии, байки, высосанные из пальца? Ошибаешься! Людей похищали на целые столетия, их уносили наездники, которых вы называете Диким Гоном. Похищенные, использованные, а потом отброшенные, как скорлупка выпитого яйца. Зиреаэль, ты умрешь здесь, тебе не будет дано увидеть даже могилы друзей.
— Я не верю тому, что ты говоришь.
— Веришь — не веришь, дело твое. А свою судьбу ты выбрала сама. Возвращаемся. У меня к тебе просьба, Ласточка. Не согласишься ли ты перекусить со мной в Тир на Лиа?
Несколько ударов сердца голод и дикое желание боролись в Цири со злостью, страхом перед отравлением и общей неприязнью.
— Охотно, — опустила она глаза. — Благодарю за предложение.
— Благодарить должен я. Пошли.
Выходя из беседки, она еще раз кинула взгляд на топчан и подумала, что Анна Тиллер была глупой и экзальтированной графоманкой.
Медленно, в молчании, вдыхая ароматы мяты, шалфея и крапивы, они спускались к реке Вздох. По лестнице вниз. Вдоль берега ручья, который назывался Шепот.
Когда вечером, надушенная, с еще влажными после ароматной ванны волосами, она вошла в королевские покои, то застала Ауберона на софе, склонившимся над книгой. Молча, одним лишь жестом, он приказал ей сесть рядом.
Книга была богато иллюстрирована. Правду говоря, в ней вообще не было ничего, кроме иллюстраций. У Цири, которая всеми силами пыталась играть роль светской дамы, кровь прилила к щекам. В храмовой библиотеке Элландера ей довелось видеть несколько таких произведений. Но с книгой Короля Ольх они не могли сравниться ни богатством
Они рассматривали долго, молча.
— Пожалуйста, разденься.
На этот раз он разделся тоже. Тело у него было худощавое и мальчишечье, без капельки жира, прямо как у Гиселера, как у Кайлея, как у Реефа, которых она не раз видела купающимися в ручьях или горных озерах. Но от Гиселера и Крыс так и разило энергией, так и било жизнью, жизненной силой, окруженной ореолом серебряных капелек водяных брызг.
А от Короля Ольх веяло холодом вечности.
Он был терпелив. Несколько раз казалось, что уже вот-вот — и все же ничего из этого не получилось. Цири была зла на себя, уверенная, что это результат ее неопытности и парализующего неумения. Он заметил это и успокоил ее. Как обычно, очень эффективно. И она уснула. В его объятиях.
Но утром его уже не было рядом.
На следующий вечер Король Ольх впервые проявил нетерпение.
Она застала его склонившимся над столом, на котором лежало оправленное в янтарь зеркало. Зеркало было засыпано белым порошком.
«Начинается», — подумала она.
Ауберон небольшим ножичком собрал наркотик в два валика. Взял со стола серебряную трубочку и втянул порошок в нос, сначала в левую ноздрю, потом в правую. Его глаза, обычно блестящие, словно немного пригасли и потускнели, заслезились. Цири сразу поняла, что это не первая порция.
Он сформировал на столе два новых валика, пригласил ее жестом, подал трубку. «А, да что там, — подумала она, — Легче пойдет».
Фисштех был невероятно сильный.
Немного погодя оба уже сидели на ложе, прижавшись друг к другу, и пялились на луну слезящимися глазами.
— Зашнурованная ночь, — сказала она по-эльфьему, вытирая нос рукавом шелковой блузки.
— Зачарованная, — поправил он, вытирая глаз. — Ensh’eass, а не en’leass. Тебе следует поработать над произношением.
— Поработаю.
— Разденься.
Сначала казалось, что все будет хорошо, что наркотик подействовал на него так же возбуждающе, как и на нее. А на нее он подействовал так, что она сделалась активной и предприимчивой, больше того, прошептала даже ему на ухо несколько очень неприличных — в ее понимании — слов. Это вроде бы немного разгорячило его, эффект был, х-м-м-м, осязаем, в определенный момент Цири показалось, что все вот-вот получится. Но все отнюдь не было «вот-вот». Во всяком случае, не до конца.
И именно тут он занервничал. Встал, накинул на худощавые плечи соболиный мех. Стоял так, отвернувшись, глядя в окно и на луну. Цири села, обхватила коленки руками. Она была разочарована и зла, но одновременно на нее снизошла какая-то совершенно не свойственная ей сентиментальность. Явно действовал крепкий наркотик.
— Виной всему я, — пробормотала она. — Шрам на лице меня уродует, я знаю, знаю, что ты видишь, глядя на меня. Маловато во мне осталось от эльфки. Золотой самородок в куче перегноя.