Владычица Озера
Шрифт:
Коегоорн сорвал с головы вдавленный в нее шлем. Он достаточно хорошо знал всеобщий язык нордлингов.
— Я маршал Коегоорн… — забормотал он, отплевываясь кровью, — малал… Коогоо… Сдаюсь… Профу… Плофтите…
— Чего он там плетет, Золтан? — удивился один из краснолюдов.
— А хрен их поймет с их трепом! Видишь шитье на плаще, Мунро?
— Серебряный скорпион! Хо-хо! Ребяты, а ну, давай в сукина сына! За Калеба Страттона!
— За Калеба Страттона!
Щелкнули тетивы. Один бельт угодил Коегоорну в грудь, второй — в бедро, третий в ключицу. Фельдмаршал Нильфгаардской Империи перевернулся на спину, повалился в жидкое месиво, горец и топь поддались под его тяжестью «Кто, — успел он еще подумать, — такой этот Калеб Страттон? Никогда в жизни не слышал ни о каком Калебе…»
Мутная, густая, кроваво-грязная вода речки Хотли сомкнулась над его головой и ворвалась в легкие.
Она
— Ярре!
Он поднял на нее глаза. В глазах была пустота.
— Иоля? — спросил он, с трудом шевеля пересохшими губами. — Откуда ты…
— Во, вопросик! — тут же перебила она. — Лучше скажи, откуда ты здесь взялся?
— Мы принесли нашего командира… Воеводу Бронибора… Раненого…
— Ты тоже ранен. А ну, покажи руку. О богиня! Ты же изойдешь кровью, парень!
Ярре глядел на нее, а Иоля вдруг усомнилась в том, что он ее видит.
— Идет бой, — сказал юноша, слегка постукивая зубами. — Надо стоять стеной… Сомкнув ряды. Легко раненные должны носить в лазарет… раненных тяжело. Приказ.
— Покажи, говорю, руку.
Ярре коротко взвыл, зубы принялись отбивать дикое стаккато. Иоля поморщилась.
— Ого-го. Скверно это выглядит… Ох, Ярре, Ярре… Вот увидишь, матушка Нэннеке будет недовольна… Пошли со мной.
Она заметила, как он побледнел, когда увидел, когда почувствовал висящую под полотном палатки вонь. Покачнулся. Она поддержала его. Видела, что он смотрит на залитый кровью стол. На лежащего там человека. На хирурга, маленького низушка, который вдруг подпрыгнул, затопал ногами, грубо выругался и бросил на землю скальпель.
— Черт! Курва! Почему? Зачем все так? Кому это нужно?
Никто ему не ответил.
— Кто это был?
— Воевода Бронибор, — еле слышно пояснил Ярре, глядя вперед пустыми глазами. — Наш командир… Мы стояли твердо в строю. Приказ. Как стена. А Мэльфи убили…
— Господин Русти, — попросила Иоля. — Этот парень — мой знакомый… Он ранен…
— На ногах держится, — холодно бросил хирург. — А тут один почти умирающий ждет трепанации. Здесь никакие знакомства не имеют значения…
В этот момент Ярре с большим чувством драматизма ситуации потерял сознание и повалился на глинобитный пол. Низушек фыркнул.
— Ну хорошо. На стол его, — скомандовал он. — Ого, неплохо разделали руку. На чем это, интересно, держится? Пожалуй, на рукаве? Жгут, Иоля! Тугой! И не вздумай плакать! Шани — пилу.
Пила с отвратительным скрежетом вгрызалась в кость выше локтевого сустава. Ярре очнулся и заревел. Ужасно, но коротко… Потому что, когда кость поддалась, он тут же снова потерял сознание.
Так вот и получилося, что могущество Нильфгаарда приказало долго жить в пыли и прахе на бренненских полях, а на движении империи на север был положен окончательный крест. Убитыми и взятыми в плен империя потеряла людей сорок и четыре тысячи. Полег цвет рыцарства, элитная кавалерия. Полегли, попали в плен и неволю, либо без вести пропали воители таких величин, как Мэнно Коегоорн, Брайбан, де Меллис-Сток, ван Ло, Тырконнель, Эггебрахт и другие, имена коих не сохранились в наших архивах.
Так оборотилася Бренна началом конца. Но следует тут отметить, что битва та была лишь малым камушком в строении, и невелик был бы ее вес, коли б не то, что были мудро использованы плоды виктории. Надобно напомнить, что заместо того, чтобы почить на лаврах и разрываться от гордости, а такоже почестей и наград ждать, Ян Наталис, почитай без передыху, двинулся на юг. Отряды конников под командой Адама Пангратта и Джулии Абатемарко разбили две дивизии Третьей Армии, кои шли с запоздалой помощью Мэнно Коегоорну. Наталис разгромил их так, что nuntius cladis. [58] При известии о сем оставшаяся часть Группы Армий «Центр» срамно тылы показала и за Яругу в поспешности ретировалася, а поелику Фольтест и Наталис на пятки им наступали, потеряли имперские все свои обозы и все свои штурмовые машины, коими намеревались в неизбывной гордыне своей Вызиму, Горс Велен и Новиград добыть.
И како лавина, с гор мчащая, все сильнее снегом обрастающая и через это возрастающая, тако и Бренна все более суровые приносила Нильфгаарду последствия. Трудные времена пришли для Армии «Вердэн» под командованием де Ветта, коей моряки со Скеллиге и король Этайн из Цидариса великие в партизанской войне неудобства чинили. Когда же де Ветт о Бренне доведался, когда весть до него дошла, что форсированным маршем движется на него король Фольтест со Наталисом, то
В Аэдирне же весть о Бренне к тому привела, что враждебные дружка дружке короли Демавенд и Хенсельт один другому правые руки подали и совместно супротив Нильфгаарда выступили. Группа Армий «Восток», что под командой герцога Ардаля аэп Даги к долине Понтара направлялася, не сумела воспротивиться партизанам королевы Мэвы, кои тылы нильфгаардские жестоко рвали. Демавенд и Хенсельт загнали Ардаля аэп Даги под самый под Альдерсберг. Герцог Ардаль хотел было бой принять, но дивной судьбы случайностию неожиданно вдруг животом захворал, откушавши чего-то. Колики его прихватили и понос дизентерийный, так что в два дня скрутило оного в болях великих, и отдал он богам душу. А Демавенд с Хенсельтом, не мешкая, по нильфгаардцам ударили, в хороброй битве наголову оных разбили, хотя ж по-прежнему у Нильфгаарда значительный перевес числом был. Так вот дух и искусство над силою тупой и грубой торжествовать обвыкли.
Надобно и еще об одном написать: что под Бренной с самим Мэнно Коегоорном сталось, того никто не ведает. Одни говорят, полег он, а тело не распознали и в общей погребли могиле. Другие толкуют, мол, живым ушел, но императорского убоявшися гневу, в Нильфгаард не вернулся, но сокрылся в Брокилоне, посреди дриад, и там пустынником стал, бороду до самой земли отпустил. И посередь дриад же от огорчений и забот преставился.
Кружит промеж люду простого предание, будто возвращался маршал ночами на бренненское поле и ходил меж курганов, стеная: «Верните мне мои легионы!», но в конце концов повесился на осине на том холме, который с той поры так и именуется — Шибеницкий. И ночью можно призрак старого маршала средь иных встретить призраков, разгромное поле сообща навещающих.
Nuntius cladis
Здесь: дальше некуда (лат.).
— Дедушка Ярре! Дедушка Ярре!
Ярре поднял голову, поправил сползающие с вспотевшего носа очки.
— Дедушка Ярре! Бабушка Люсьена велела сказать, что хватит на сегодня штаны просиживать да напрасные каракули разводить и что ужин на столе!
Ярре тщательно сложил исписанные листки и заткнул пробкой чернильницу. В культе руки билась боль. «К перемене погоды, — подумал он. — Будет дождь».
— Дедушка Ярре!!!
— Иду! Да иду же, Цири. Иду.
Когда они занялись последним раненым, была глубокая ночь. Операцию проводили уже при свете, вначале обычном, от лампы, а позже и магическом. Марти Содергрен пришла в себя после кризиса и, все еще бледная как смерть, замедленная, неестественная в движениях как голем, чаровала исправно и эффективно.
Наконец все четверо вышли из палатки и присели, прислонившись к полотнищу.
Равнину заполняли огни. Различные. Неподвижные — бивуачных костров, движущиеся — лучин и факелов. Ночь гремела далеким пением, восклицаниями, разговорами, победными криками.
Вокруг них ночь тоже жила отрывистыми криками и стонами раненых. Мольбами и вздохами умирающих. Привыкшие к звукам страдания и смерти, они уже не слышали этого. Эти звуки были для них обычными, естественными, так же вплавленными в ночь, как пение цикад в акациях у Золотого Пруда.
Марти Содергрен лирично молчала, прислонившись к плечу низушка. Иоля и Шани, обнявшись и прижавшись друг к дружке, то и дело прыскали тихим, совершенно бессмысленным смехом.
Прежде чем выйти из палатки, они выпили по мензурке водки, а Марти угостила всех своим последним заклинанием: веселящими чарами, которые обычно применяла при экстрагировании зубов. Русти чувствовал себя обманутым: усиленный магией напиток вместо того, чтобы расслабить, лишь одурманил, вместо того, чтобы снять утомление, еще больше усилил. Вместо того, чтобы дать забыться, напоминал.
«Похоже, — подумал хирург, — только на Иолю и Шани алкоголь и магия подействовали, как было задумано».
Он отвернулся и при лунном свете увидел на лицах обеих девушек блестящие, серебристые следы слез.
— Интересно, — сказал он, облизывая онемевшие, бесчувственные губы, — кто победил в этой битве? Кто-нибудь это знает?
Марти повернулась к нему, но продолжала лирично молчать. Цикады пиликали в акациях, вербах и ольхах над Золотым Прудом. Квакали лягушки, стонали раненые, умоляли, вздыхали. И умирали. Шани и Иоля хохотали сквозь слезы.