Власов. Два лица генерала

Коняев Николай Михайлович

— Так вы поможете нам?-отчаявшись разгадать эту загадку славянской души, спросил он. — И не только в этот первый раз, с листовкой, но и в том, что последует за ней?

И для Власова, и для Штрик-Штрикфельдта это, было заключением союза.

Как мы уже говорили, наряду с другими офицерами вермахта, Штрик-Штрикфельдт и в самом деле тогда еще верил, что Гитлер прислушается [144] к голосу разума и германский генералитет сумеет добиться правильного политического решения.

Он сказал об этом Власову, но просил (во всяком случае, в своей книге — о, эта прибалтийская порядочность!) никогда

не упрекать его, если его ожидания не оправдаются.

Пока же, сказал он, нужна политика «малых шагов».

Власов, хотя он и сомневался, можно ли политикой «малых шагов» дойти до намеченной цели, согласился с ним…

— Ведь путь туда-не близок, — говорил он. — А в борьбе против тирании судья один — успех. Он выносит свой приговор, присуждая победителю звание героя, а побежденному — клеймо изменника.

— Не знаю, доживем ли мы до политического успеха,-возвращая генерала на грешную землю, ответил Штрик-Штрикфельдт. — Но разве только политика определяет наши действия? Если наши планы будут поддержаны, хотя бы наполовину, все равно сразу улучшится жизнь русских военнопленных, многие из которых еще и сегодня умирают голодной смертью.

— Вы правы. Ради одной этой задачи оправдана наша политика,-согласился Власов.

Забегая вперед, скажем, что, как полагают некоторые исследователи, эту задачу Власову отчасти удалось решить.

«Давая свое согласие на участие в „Русском Комитете“, — пишет Б. И. Николаевский в работе „Пораженческое движение и ген. Власов“, — группа Власова… в качестве обязательного предварительного условия поставила немедленное же облегчение участи пленных… Смертность в лагерях резко понизилась, и начиная с 1943 года лица, попавшие в плен, имели Шансы остаться в живых. Раньше у них таких шансов не было…»{37}

10 сентября 1942 года Власов подписал свою первую листовку, составленную с помощью сотрудников отдела пропаганды.

«Где же выход из тупика, в который сталинская клика завела нашу страну? — задавал он риторический вопрос и сам же и отвечал на него: — Есть только один выход… Другого история не дает. Кто любит свою родину, кто хочет счастья для своего народа — тот должен всеми силами и всеми средствами включиться в дело свержения ненавистного сталин-ского режима, тот должен способствовать созданию нового антисталинского прави-тельства, тот должен бороться за окончание преступной войны, ведущейся в интересах Англии и Америки, за честный мир с Германией». [145]

Так Власов окончательно согласился сотрудничать с немцами.

Он принял это решение, пишет Екатерина Андреева, не отдавая себе отчета «во всей специфической сложности нацистской машины, в ее нелогичности, имманентной ее природе».

Глава шестая

17 сентября Андрея Андреевича Власова привезли в Берлин. «Штаб» русских сотрудников отдела пропаганды Верховного командования располагался в Берлине на Викториаштрассе, в здании номер 10. Чтобы попасть туда, нужно было миновать пост охраны.

Обстановка «русского штаба» (решетки на окнах, деревянные топчаны, на топчанах — мешки с соломой) мало отличалась от тюрьмы.

Одеты были русские борцы с большевизмом в заношенное обмундирование с буквами «SU» на спине{38}.

В город им выходить запрещалось, а если выводили, то только строем в сопровождении конвоя.

Еду— весьма скудную — приносили из столовой на Потсдамерплац.

Между тем сотрудники отдела честно отрабатывали свой хлеб, помогая немцам в анализе газетной информации. Анализировали они ее, используя свой опыт советской жизни, свои знания того, как дозируется и как маскируется информация в Советском Союзе…

Работали здесь опытные советские политработники.

Были среди них и секретари райкомов партии, и крупные партийные журналисты.

Двоим вскоре предстояло стать ближайшими помощниками Власова и идеологами Власовского движения, и поэтому надобно сейчас подробнее познакомиться с ними…

Мелетий Александрович Зыков о своем прошлом рассказывал много и всегда по-разному.

Поначалу Зыков представлялся как Мелетий Евлампиевич и лишь позднее поменял отчество на Александрович. Тогда же он поменял и отца, который был вначале торговцем из Одессы, а теперь стал малоизвестным литературным критиком меньшевистских взглядов из Екатеринослава.

Еще Зыков рассказывал, что на Гражданской войне был комиссаром.

— Сколько же лет тебе тогда было?-спрашивали у него. — Десять?

— Почему десять?-отвечал Зыков. — Мне уже сорок сейчас… [146]

А комиссаром я стал, когда семнадцать было. Потом я литературным критиком работал — преподавал в Москве в институте имени Герцена и публиковал статьи о русской литературе.

Еще Зыков рассказывал, что, став зятем наркома просвещения товарища Бубнова, он сблизился с Николаем Ивановичем Бухариным и теперь является марксистом до мозга костей. А Сталина он ненавидит за тот еврейский погром, который Сталин учинил в ЦКВКП(б), НКВД и правительстве.

Когда Бухарина исключили из партии и расстреляли, Мелетия Александровича тоже отправили в концлагерь в Магадан. Спасла война. Зыков попросился на фронт, где вскоре стал политкомиссаром батальона.

В плен к немцам Зыков сдался под Батайском Ростовской области в 1942 году. Зыков хвастал, что уже успел написать в плену меморандум о политическом аспекте военных действий и его, как некогда Николай Иванович Бухарин, заметил сам доктор Геббельс.

Кроме того, он, Зыков, произвел большое впечатление на офицера разведки фон Фрайтаг-Лорингхофена, и тот пристроил его в «Вермахт пропаганда».

Эти подробности разговоров Зыкова известны из воспоминаний участников власовского движения. Относиться к ним с абсолютным доверием нельзя, потому что неизвестно, что придумывал про себя сам Зыков, а что напутали мемуаристы…

Но личность Мелетия Евлампиевича Зыкова и впрямь была загадочной…

Б.И. Николаевский считал, например, что его настоящая фамилия — Мосивич, другие исследователи убеждены, что под именем Зыкова скрывался довольно известный литературный критик Вольпе.

И практически все: и сподвижники Власова, и позднейшие биографы — были убеждены, что Зыков — еврей. Выдавали его и еврейские черты лица, и упорное нежелание пользоваться в Дабендорфе общей баней.