Власть без славы. Книга 2
Шрифт:
— У Мак-Коркелла есть немного денег, но все они вложены в ценные бумаги — бережет про черный день. Все наличные деньги он израсходовал на свою поездку. Я сам оплачу половину.
Через неделю начался процесс. Первые несколько дней Джон Уэст провел в Брисбэне. Один из его подручных «поладил с присяжными» настолько успешно, что даже сам Дэвид Гарсайд был бы доволен. Действовали наверняка. Присяжные были тщательно подобраны. На ночь им разрешали возвращаться по домам. Старшине присяжных, которого Тед Тэргуд знал лично, было уплачено пятьсот фунтов, а каждому из присяжных по
Судья — дородный, общительный весельчак, большой любитель выпить, женившийся на официантке, которая уверила его, что ждет от него ребенка, — весьма легкомысленно относился к жизни и к правосудию. Уговорить его оказалось так же легко, как и старшину присяжных. Судья тоже хорошо знал Тэргуда — ему он был обязан своим назначением на эту должность.
Хотя Тэргуд и говорил, что судья проявит «благоразумие», Джон Уэст все же сомневался в этом. Он считал, что судьи редко берут взятки наличными, предпочитая беспристрастно применять пристрастные законы. Но все же он нанес судье визит.
Судья сказал, что он рад бы помочь, но доказательства, представленные правительственной комиссией, весьма неблагоприятны для обвиняемых и влиять на судебное разбирательство с целью добиться оправдания было бы крайне рискованно.
— Они невиновны. Это политический процесс, — убежденно заявил Джон Уэст, — и если они будут оправданы, даю вам слово, что вы будете назначены членом верховного суда.
— Это очень любезно с вашей стороны, мистер Уэст, — ответил судья. Но поскольку он слышал, что Тэргуд готов купить оправдание за любую цену, он хотел за свои услуги получить более существенную награду. — Видите ли, если защитникам и обвиняемым не удастся опровергнуть все многочисленные улики, собранные против них…
— У них лучшие защитники, каких только можно достать за деньги. — Джон Уэст не отрывал глаз от лица судьи, пытаясь прочесть его мысли, точно так же как в те далекие времена, когда он бросил золотой констеблю Брогану. Вдруг он быстро вытащил из кармана толстый конверт. — Впрочем, я пришел к вам не для того, чтобы обсуждать предстоящий процесс.
Джон Уэст положил конверт на стол. — Я давно собирался, лично от себя, преподнести вам скромный подарок в три тысячи фунтов в знак благодарности за то высокое сознание гражданского долга, которое вы неизменно проявляете при исполнении ваших обязанностей.
Судья отвел глаза.
— До свиданья, ваша честь. Да, еще один маленький пункт. Я не хочу, чтобы на суде упоминались рудники Маунт-Айса или то обстоятельство, что я интересовался Мельбурнской компанией, которая задержала выплату арендной платы.
— Понятно, мистер Уэст. Передайте Тэргуду, чтобы его адвокат зашел ко мне завтра вечером. Это трудное дело, очень трудное.
Когда Джон Уэст ушел, судья налил себе шотландского виски, выпил, налил еще и только после этого вскрыл конверт; он дважды пересчитал бумажки, бережно и любовно касаясь их пальцами.
Доктор Дженнер готовился к судебному процессу с более спокойным сердцем, чем к расследованию правительственной комиссии. Тогда он не хотел стать в руках
Но и на суде, так же как и в правительственной комиссии, Дженнер решил говорить только о мошенничестве. Он считал, что было бы недостойно упоминать о слухах, которые доходили до него в Кэрнсе и других местах.
По мере того как шло судебное разбирательство, Дженнер начал подозревать заговор. Уж очень судья старался проявлять беспристрастие по пустякам, как это всегда делают пристрастные судьи. Кроме того, чувствовалось, что ему заранее известна тактика защиты. Факты, которые год тому назад привели к убийственному заключению, сейчас представлялись в несравненно более невинном свете.
Папки с материалами о налогообложении мэлгарского синдиката, служившие важными уликами во время работы правительственной комиссии, исчезли. Один из докладов самого доктора Дженнера, копии которого у него не сохранилось, тоже исчез.
Тэргуд и Мак-Коркелл отказались дать устные показания на суде. По правилам судебной процедуры это было дозволено. В письменных показаниях Мак-Коркелл признал, что владеет акциями рудников, и отметил, что никогда не отрицал этого.
Тэргуд признал, что получал чеки на крупные суммы от Мак-Коркелла, но отказался сообщить, для чего они предназначались. Рэнд заявил, что передавал акции Гаррарди и Мак-Коркеллу «по дружбе», но ему не было известно о каком-либо отношении Тэргуда к рудникам.
После одного из заседаний суда Тэргуд подошел к Дженнеру и сказал ему с насмешкой: — Ну вот, Дженнер, вы пытались погубить меня за то, что я выгнал вас из партии. Вы встали на сторону националистов, как я и ожидал. Но ни вы, ни ваши националисты не добьетесь своего.
— Какой же вы наглец, — ответил доктор Дженнер. — Это вы работали на крупный капитал последние два года.
Когда вызванный в качестве свидетеля доктор Дженнер начал отвечать на вопросы и ссылаться на свои доклады правительству, он с досадой заметил, что его словам уделяют мало внимания. Он сообщил о предложении Рэнда выделить ему четвертый пай и о том, что Тэргуд пытался заставить его переделать свой доклад, а потом уволил с должности.
Доктор Дженнер до конца жизни не забыл перекрестного допроса, которому его подверг адвокат Тэргуда. Отмахнувшись от утверждения Дженнера, что аренда и субсидии были получены мошенническим путем, адвокат начал задавать доктору вопросы о ценности рудников. Доктор Дженнер заявил, что в тот момент, когда Рэнд сбывал их, ценность рудников была лишь потенциальной и что суть дела заключается в том, каким образом правительство было обмануто Рэндом, его партнерами и Гаррарди, который управлял заводом в Чиррабу.