Власть и оппозиции
Шрифт:
Вместе с тем Ларина высказывает сомнения в правильности некоторых моментов, содержавшихся в «Записи», в частности, сообщения Бухарина, что о его переговорах с Каменевым были осведомлены Рыков и Томский. В подтверждение этих сомнений она приводит разговор Бухарина с Рыковым в начале осени 1928 года, свидетельницей которого она случайно оказалась, будучи четырнадцатилетней девочкой. Чрезвычайно взволнованный Рыков сообщил, что от Сталина ему стало известно о переговорах Бухарина с Каменевым. После того, как Бухарин подтвердил факт этих переговоров, Рыков был до такой степени разгневан, что кричал, заикаясь больше, чем обычно: «Б-баба ты, а не политик! П-перед кем ты разоткровенничался? Нашёл перед кем душу изливать! Мало они (Каменев и Зиновьев.— В. Р.) тебя терзали?! М-мальчик-бухарчик!» [105]
Это
Ларина высказывает (правда, не категорически) сомнения в подлинности «Записи» Каменева [107] на том основании, что в ней «поражает сумбурность, бессвязная манера изложения, никак не свойственная Каменеву, чьи литературные способности были хорошо известны» [108]. Однако эта «сумбурность» как нельзя лучше отражала характер исповеди Бухарина, его внутреннее состояние. Каменев специально подчеркнул, что Бухарин произвёл на него впечатление чрезвычайно потрясённого и до крайности замученного человека, сознающего свою обречённость.
Трудно согласиться и с предположением Лариной о том, что разговор между Бухариным, Сокольниковым и Каменевым происходил не на квартире у Каменева, а во дворе Кремля. Едва ли участники столь продолжительного нервного и конспиративного разговора решились бы вести его в таком месте.
Имеются свидетельства о том, что упомянутый в записи разговор между Бухариным и Каменевым не был единственным, а был продолжен сперва по телефону, а затем на квартире Каменева. Сталин был хорошо информирован об этих переговорах, причем отнюдь не «из троцкистских источников». Существует версия, что Бухарин говорил с Каменевым по телефону через Кремлевскую АТС, которая давно уже прослушивалась Сталиным и его агентурой. Сама Ларина вспоминает, что Бухарин знал о таком систематическом прослушивании. В период своего союза с Бухариным Сталин познакомил его с записью телефонного разговора Зиновьева со своей женой, в котором политические темы перемежались с сугубо личными, интимными. «Последние очень развлекли „Хозяина“». Ларина рассказывает, что «Н. И. никогда не мог отделаться от ужасающего впечатления, вызванного этим рассказом Сталина» [109], но не сообщает, как Бухарин отреагировал на циничную выходку Сталина и на сам факт прослушивания им телефонных переговоров других членов Политбюро.
Когда Бухарин узнал, что Сталину стало известно содержание его беседы с Каменевым, то предположил, что это — результат доноса Каменева, в связи с чем тут же назвал его подлецом и предателем. «Озлобление Николая Ивановича против Каменева, родившееся в 1928 году, не ослабевало… Вообще эпизод 1928 года — веха в биографии Н. И. не только потому, что Сталин использовал его в своих целях, но и потому, что он резко изменил характер Бухарина… Н. И. считал, что его предали (Каменев и Сокольников.— В Р.), и был совершенно деморализован случившимся. С тех пор он стал более замкнутым, менее доверчивым, даже в отношениях с товарищами по партии, во многих своих сотрудниках стал подозревать специально приставленных к нему лиц… Он стал легко ранимым, заболевал от нервного напряжения» [110].
Переговоры Бухарина с Каменевым, не завершившиеся никаким политическим соглашением, сослужили немалую службу Сталину и стали одним из самых печальных эпизодов в политической биографии Бухарина.
Приняв всерьез шантаж Сталина, угрожавшего вернуть Зиновьева и Каменева к руководству для укрепления своих позиций в борьбе с «правыми», Бухарин обратился за помощью к людям, от которых меньше всего должен был ожидать серьезной поддержки. Этот эпизод наглядно показал, что Бухарин не обладал качествами, необходимыми политику в условиях острого политического кризиса. Он чувствовал себя «на высоте», когда разделял со Сталиным власть и совместно с ним осуществлял дрейфусиаду «борьбы с троцкизмом». Когда же пришло время принимать самостоятельные политические шаги в крайне острой обстановке и отвечать на сталинские интриги, направленные против него самого, Бухарин проявил себя
Знакомство Сталина с «Записью Каменева» имело и более затяжные трагические последствия для Бухарина, предопределившие во многом его не только политическую, но и физическую гибель. Оно показало Сталину, что он имеет в лице Бухарина врага, не менее непримиримого, хотя намного более слабого и неустойчивого (как в политическом, так и психологическом плане), чем Троцкий. Это не могло не породить у Сталина беспощадную ненависть к Бухарину и недоверие ко всем его последующим заверениям в своей дружбе и личной преданности.
Что же касается той части «Записи», в которой упоминалось об антисталинских настроениях ряда лиц из ближайшего окружения Сталина, то она была использована последним для шантажа этих людей с целью добиться от них полного послушания и покорности.
При всём этом в своей реакции на «Запись» Сталин проявил в полной мере свои качества «гениального дозировщика». Это выражение, лучше всего раскрывающее психологические причины победы Сталина над своими политическими противниками, впервые было обнародовано меньшевиком-эмигрантом Б. Николаевским. Николаевский вспоминал, что в разговоре с ним, относившемся к 1936 году, «Бухарин назвал Сталина „великим дозировщиком“, понимая под этим то, что Сталин „гениально“ умеет вводить в организм такие дозы своей отравы, которые в этот момент партией будут восприняты как правильные идеи» [111]. Характеристику Сталина как «дозировщика» использовал и Троцкий, вспоминавший, что он впервые услышал её в 20-е годы от Каменева. Троцкий считал, что эта характеристика «имеет в виду способность Сталина выполнять свой план по частям в рассрочку. Эта возможность предполагает в свою очередь наличие могущественного централизованного аппарата. Задача дозировки состоит в том, чтобы постепенно вовлекать аппарат и общественное мнение страны в иные предприятия, которые, будучи представлены сразу в полном объёме, вызвали бы испуг, негодование и даже отпор» [112].
Тщательно дозируя свою политику и в данном случае, Сталин использовал факт переговоров Бухарина с Каменевым для обвинения их в конспиративном заговоре, добиваясь подтверждения этой версии от них самих не только на процессах 1936—38 годов, но и намного раньше. О попытке создания уже в 1928 году «право-троцкистского блока» Каменев говорил в речи на XVII съезде, заявив, что развитию этого блока помешала «бдительность Центрального Комитета партии, теоретическая выдержанность его руководителя товарища Сталина» [113].
Летом же 1928 года, когда расстановка сил в ЦК ещё окончательно не определилась, а авторитет Бухарина в партии и Коминтерне был ещё очень высок, Сталин стремился не выносить за пределы Политбюро известия о существовавших в нем внутренних разногласиях. Поэтому он поддержал просьбу Бухарина о том, чтобы все члены Политбюро подписали заявление сеньорен-конвенту VI конгресса Коминтерна, в котором выражался самый решительный протест «против распространения каких бы то ни было слухов о разногласиях среди членов Политбюро ЦК ВКП(б)» [114].
Сразу же после завершения июльского пленума Сталин вступил в новый тур борьбы с Бухариным и его приверженцами — за главенство в Коминтерне, т. е. во всём мировом коммунистическом движении.
VII
Победа Сталина в Коминтерне
VI Всемирный конгресс Коминтерна, открывшийся 17 июля 1928 года, проходил на протяжении шести недель. Он принял Программу и Устав Коммунистического Интернационала, где говорилось, что эта организация представляет собой «единую мировую коммунистическую партию» [115]. В каждой стране, согласно Уставу, могла существовать только одна компартия, называвшаяся секцией Коминтерна. В Программе закреплялись жёсткая централизация руководства коммунистическими партиями и требование «международной коммунистической дисциплины», которая должна выражаться «в безусловном выполнении всеми коммунистами решений руководящих органов Коммунистического Интернационала» [116].