Власть и оппозиции
Шрифт:
Слепая и недальновидная политика в деревне, продолжавшая строиться на беспощадных репрессиях, явилась причиной охватившего страну массового голода.
XLVIII
Голод
Голод 1932—33 годов, принявший особенно страшные формы на Украине, Северном Кавказе, Нижней Волге и в Казахстане и сопоставимый по своим масштабам с голодом 1921—22 годов, отличался от последнего существенными особенностями. Во-первых, в 1921—22 годах советское правительство широко информировало о голоде свой народ и мировую общественность, обращалось к зарубежным правительствам и общественным организациям с просьбой о помощи и с благодарностью принимало эту помощь. При ВЦИК и во многих губерниях были созданы комитеты помощи голодающим; по всей стране был организован сбор средств для районов бедствия, в эти районы направлялись миллионы пудов зерна из государственных
Во-вторых, голод 1932—33 годов был искусственным голодом. Хотя обширные районы страны были охвачены засухой, урожай 1932 года в целом по стране был не намного ниже средних многолетних показателей и сам по себе не грозил массовым голодом. Валовый сбор зерна составил в 1932 году 69,9 млн. тонн — почти столько же, сколько в предшествующем, 1931 году (69,5 млн. тонн) и в следующем, 1933 году (68,4 млн. тонн). Однако заготовки зерна выросли в 1932 году почти вдвое по сравнению с 1928 годом. Рост хлебозаготовок требовался для того, чтобы накормить намного возросшее за годы индустриализации население городов. С этой задачей бюрократия справлялась с большими трудностями. В 1931/32 хозяйственном году численность лиц, получавших хлеб по карточкам, увеличилась по сравнению с предшествующим годом с 33,2 млн. до 40,3 млн. чел., а количество зерна, предназначенного для снабжения городов и рабочих поселков, выросло с 7,9 до 9,3 млн. тонн. В результате в городской местности нормы выдачи хлеба были уменьшены.
Тем не менее значительная часть товарного зерна продолжала вывозиться за границу. Если в 1928 году из страны было вывезено менее 100 тыс. тонн зерна (при валовом сборе зерновых, равном 73,3 млн. тонн), то в 1929 году — 1,3 млн., в 1930 — 4,8, в 1931 — 5,2 млн. тонн (при валовых сборах — соответственно 71,7, 83,5 и 69,5 млн. тонн). Таким образом, в 1930 и 1931 годах экспорт зерна увеличился в 50 раз по сравнению с 1928 годом. Вывоз зерна, хотя и в меньших масштабах, продолжался в 1932 году (1,8 млн. тонн) и 1933 году (около 1 млн. тонн).
Необходимость экспорта зерна сталинское руководство мотивировало тем, что только таким путём можно расплатиться за заказы машин и оборудования. В начале 30-х годов СССР стал крупнейшим в мире импортером этих товаров: удельный вес Советского Союза в их мировом импорте составил в 1930 г. 30 %, а в 1932 г.— 50 %. В результате за один только 1931 год внешний долг СССР увеличился почти вдвое, а экспорт составил только 67 % валютной стоимости импорта.
Однако СССР расплачивался за машины не только хлебом. Более того, хлеб не был в годы первой пятилетки главной экспортной статьей. Даже в 1930 году, когда удалось получить наибольшую выручку за экспортируемый хлеб (883 млн. руб.), продажа нефтепродуктов и лесоматериалов дала 1 млрд. 430 млн. руб., пушнины и льна — ещё почти полмиллиарда. В дальнейшем, в условиях охватившего все капиталистические страны экономического кризиса, цены на зерно резко упали на мировом рынке. Выручка за проданное в 1932—33 годах по демпинговым ценам зерно составила всего 369 млн. руб., тогда как за нефтепродукты и лесоматериалы — 1400 млн. руб. В 1933 году выручка от экспорта зерна составила лишь 8 % от общих экспортных доходов. Между тем и половины проданного в 1932—33 годы зерна хватило бы, чтобы спасти все районы страны от голода.
Правительство не сделало ни шага, чтобы сохранить зерно для прокорма голодающих деревень за счёт уменьшения его перегонки на водку. Ни один спиртоводочный завод не был остановлен. Сталин продолжал жёстко выдерживать установку, выдвинутую им в письме к Молотову в сентябре 1930 года: «Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки» [787]. В государственные планы закладывалось увеличение водочных доходов. Так, в 1933 году было запланировано дополнительно получить от продажи водки 500 млн. руб.
При всём этом возникает вопрос: почему Сталин стал, по определению Ф. Раскольникова, организатором голода? Ответ на этот вопрос мы видим в том, что Сталин использовал неурожай 1932 года на Украине и в некоторых других районах в политических целях, для того, чтобы подавить последние вспышки сопротивления крестьянства насильственной коллективизации и принудительной организации труда в колхозах.
Уступки крестьянам весной 1932 года не только не ослабили напряжения в отношениях между крестьянством и государством, но вызвали во многих сельских районах реакцию, весьма сходную с той, которая возникла после
О том, что легализация свободного крестьянского рынка привела к снижению не только мясо-, но и хлебозаготовок, свидетельствует тот факт, что в июле 1932 года хлебные заготовки составили всего 55 % от заниженного плана, утверждённого весной этого года. Надежды на ликвидацию милитаризированного режима на селе сказались и на поведении рабочих, недавно пришедших в города и на стройки из деревень: многие из них стали покидать промышленные предприятия и возвращаться в деревню.
В этих условиях Сталин объявил новый крестовый поход против крестьянства. Драконовские меры снова стали применяться при хлебозаготовках, но теперь уже прежде всего по отношению к недавно созданным колхозам, фактически объявившим новую «хлебную стачку», т. е. отказывавшимся сдавать хлеб государству по крайне низким закупочным ценам. В районах, охваченных засухой, государственные органы требовали от колхозов выполнения первоначального плана хлебозаготовок, а в случае отказа применяли жестокие репрессии: конфискацию зерна, находящегося в колхозных амбарах и дворах колхозников.
В октябре 1932 года для борьбы с «саботажниками» были направлены чрезвычайные комиссии ЦК. На Северном Кавказе такую комиссию возглавил Каганович. По возвращении из этой поездки он, как вспоминал Хрущёв, проинформировал верхушку Московского горкома о её результатах. «Оказывается, он выезжал в Краснодар потому, что там началась забастовка (как тогда говорили — саботаж). Кубанские казаки не хотели обрабатывать землю в колхозах, и в результате этой поездки были выселены в Сибирь целые станицы» [789]. Только из трёх станиц было выселено всё их население, составлявшее 45 тыс. чел. Другие станицы заносились на «черную доску», что означало полное свертывание там государственной и кооперативной торговли, прекращение всякого подвоза товаров; полное запрещение продажи своих продуктов колхозникам и единоличникам; чистку колхозных, кооперативных и государственных аппаратов. Изобретённый Кагановичем метод «черных досок» стал широко применяться и в других охваченных недородом регионах.
Как и в прежние годы, репрессивные кампании против крестьянства сопровождались ударами по местному партийному активу, на этот раз обвинённому в «потворстве кулацкому саботажу». Только в Северо-Кавказском крае было исключено из партии 26 тыс. человек, или 45 % всех сельских коммунистов. При чистке сельских парторганизаций в первую очередь исключались председатели колхозов и секретари колхозных партийных ячеек.
В ряде районов применялись меры, превосходящие все прежние бесчинства на селе: депортация добросовестных единоличников и целых колхозов не только за то, что они не желали сеять хлеб, который должен был быть отобран у них фактически задаром, но и за то, что так поступали их соседи. Заявляя о «справедливости» подобных мер, первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Шеболдаев говорил: «Нам могут сказать: „Как же раньше кулаков высылали, а сейчас речь идёт о целой станице, там есть и колхозы, и добросовестные единоличники, как быть?“. Да, приходится ставить вопрос о целой станице, ибо колхозы, ибо колхозники, ибо действительно добросовестные единоличники в нынешней обстановке отвечают за состояние своих соседей» [790].
Террор по отношению к крестьянству был широко развернут и в Сибири. Старая большевичка Дорофеева вспоминала, что в 1933 году она была включена в комиссию прокуратуры по проверке правильности применения статьи Уголовного кодекса о саботаже. Комиссия ехала в Новосибирск в салон-вагоне с коврами, пианино, отдельными купе для каждого. В Новосибирске секретарь Сибкрайкома Эйхе организовал членам комиссии шикарный отдых на загородной даче. Комиссия обнаружила, что с разрешения Сталина Эйхе подписывал огромные списки приговорённых к расстрелу по обвинению в саботаже, причем осуждённым запрещалось подавать апелляции. Саботажниками объявлялись, например, председатели колхозов, не выполнившие спущенные райкомами дополнительные задания по сдаче хлеба [791].