Властелин времени
Шрифт:
— Хорошенькая награда — награждать новым трудом! — воскликнула шведка. — Никогда не соглашусь выбиваться из сил ради того, чтобы вновь выбиваться из сил! Это новая форма рабства!
— Но ведь никто не навязывает вам этого «рабства», сударыня, — неожиданно для самого себя сказал Иосиф. Все повернулись к нему, но он не растерялся: — Я был в других землях… Когда навязывают то, что правящая группа считает свободой, это рабство. А какое же рабство в том, если я хочу личного совершенства? Если нахожу в созидании совершенного свою свободу, одно из самых величайших удовольствий жизни? Вы не хотите жить в общине — это
— Этот человек прав, — сказал Фриц. — Я бы добавил к его словам: счастье — всякая работа, пока она радует и утешает сердце.
Немца поддержали. Но шведка осталась при своем мнении:
— Отложим спор. Столовая — чудесно. Но я хочу видеть людей, которые делают возможной такую столовую.
— Наверно, есть все-таки смысл посмотреть сад-интернат? — спросила Люся.
— Опять идти пешком? — пожаловался кто-то.
— Современный человек отвыкает от ходьбы и тем наносит невосполнимый ущерб здоровью.
— А что, и малые дети ходят пешком в столовую?
— И малые, конечно.
— А если дождь или метель?
— Вот там, глядите, стеклянная галерея. Это переход из интерната в здание столовой…
Люся вновь дала повод для спора. Показывая детскую площадку (пустовавшую, потому что у детей был послеобеденный отдых), сказала, что задумано построить специальный ландшафтный парк — со скалами, водопадом, диковинными растениями и даже небольшим зоопарком.
— Футурум цвай, — усмехнулся корпулентный кооператор из Одессы. — Теперь и я подозреваю, что кто-то втихаря финансирует эту вашу общину. Для рекламы.
В том же духе высказались шведка и один из американцев, низкорослый человек, когда-то эмигрировавший из Винницы.
— Скоро я ознакомлю вас с бюджетом общины, — мягко возразила Люся. — Позорная цивилизация вкладывает наибольшие средства если не в оружие, не в дестабилизацию своих конкурентов и предметы роскоши, то в орудия и средства производства. Мы вкладываем в человека. Это эффективней и справедливей. Не люди — для производства, а производство — для людей. Не свершения — для жизни, а жизнь — для свершений… Это и есть социализм…
Следуя предостережению доктора Шубова, Иосиф повсюду внимательно вглядывался в людские лица.
Когда осматривали интернат для школьников, ему показалось, будто из соседнего класса выглянул чернявый тип, похожий на негодяя, который преследовал его в тюремном королевстве.
Иосиф смело толкнул дверь в класс, вошел, но, увы, никого не обнаружил: класс был пуст. Правда, дрожала вода в графине на столе, но Иосиф подумал, что это от сквозняка, — была распахнута форточка. Мелькнула мысль — заглянуть под стол и под парты, но в класс вошли уже другие туристы.
«Показалось. С какой стати негодяй мог очутиться здесь?..»
Интернат не вызвал бурных восторгов, хотя Иосиф никогда не видел лучших условий для учебы и жизни.
Школьники размещались в отдельных комнатках, оборудованных телевизором и телефоном, а малышня жила по двое, на каждые десять человек — воспитатель. Воспитатели, сплошь симпатичные молодые люди, были влюблены в своих детей…
Потом посетили школу, которая управлялась советом из учителей и учеников. Председатель совета, физик, стал показывать физический и химический классы, но гости
— У вас такой высокий уровень преподавания и успеваемости? — удивился коротышка-американец. — Нам надо срочно обменяться опытом. Мы пришлем приглашение.
— Зачем приглашение? — засмеялся физик. — Приезжайте со своими учениками и преподавателями. Мы поделимся педагогическими секретами. Но, честно скажу, вам их не освоить. Главный секрет — это наша община. Я был в США. У вас одаренный мальчишка тянет из себя жилы прежде всего для того, чтобы преуспеть лично. Не скрою: это мощный стимул в мире, где сильные топчут слабых, а слабые — слабейших… Но у наших ребят стимулы мощнее — слава общины, величие нашего типа демократии, нашего типа социальной справедливости с ее коллективной собственностью. Каждый из ребят хочет стать совершенной личностью, а совершенство — это не только мудрость личной жизни с ее умеренностью и ритмом, но и собственные открытия в технике и технологии, достижения в музыке, поэзии и философии, любовь к родным очагам и своему народу…
— Мы задели его достоинство, и он надавал обидчикам по щекам, — улыбаясь, сказал немец Иосифу, когда группа вышла в коридор. — Поделом. Лично я не сомневаюсь, что этот учитель способен воспитать в учениках непоколебимую жажду победы. Я несколько раз прочитал Достоевского и, кажется, понял характер русского человека: уверясь в чем-либо, он пойдет до конца, достигая высочайшего совершенства. Мы, немцы, чем-то похожи…
Твердость и долг — одно, а гордость — совсем другое. Иосиф чуть не пустил слезу, глядя на старшеклассников, собранных на встречу с туристской группой.
Эти ребята, его одногодки, выглядели и физически крепче, нежели он, и нравственно намного здоровее — это читалось в их открытых, спокойных лицах.
— Вот ты, — седая шведка указала пальцем на широкоплечего юношу, — знаешь ли ты, куда пойдешь после окончания школы?
— Знаю, — с достоинством отвечал юноша. — Я бы хотел освоить три-четыре специальности, но реально пока рассчитываю на две: одну — из числа необходимых для общинных интересов и одну — выражающую мои личные склонности.
— Что же ты выбрал?
— Мой личный интерес — астрономия, общинный — моделирование и технология пошива верхней мужской одежды. Но есть еще страсть, которой я бы хотел придать профессиональный характер — музыка. Я люблю классику и сочиняю небольшие произведения.
— Как же ты поступишь? Разорвешься на три части? — допытывалась шведка.
— Приоритет за моим желанием. В общинах нашего типа, их по стране пока немного, нет нужного мне вуза, придется поступать в обычный университет. Я думаю закончить его не за пять, а за три-три с половиной года. Община подыщет мне подобающее место работы. Если работа устроит нашу или какую-либо из родственных общин, я останусь членом общины «на вольном поселении». Если общину не устроит моя работа, мне придется выбирать. И я, конечно же, останусь в общине, — я не принимаю порядки и нравы, существующие вне общины, — они примитивны и унизительны.