Властитель Бембибре. Последний тамплиер Испании
Шрифт:
Дон Альваро был сыном своего времени, и в любом другом случае подобные обстоятельства могли бы произвести на него глубокое впечатление, но реальный риск быть обнаруженным и опасности, которые в этом случае грозили донье Беатрис, а также желание прояснить свою участь, и особенно надежда услышать ее сладкий голос, преодолели все мнимые страхи. Наконец он услышал колокол монастыря, звонящий, чтобы собрать всех, затем далекие голоса прощающихся людей, шаги и там и тут, звуки открываемых и закрываемых дверей, и в конце концов все погрузилось в такую же глубокую тишину, как та, которая его окружала.
Тогда он вышел из исповедальни и, тревожно прислушиваясь, приблизился к решетке клироса, и каждую
Донье Беатрис в свою очередь было проще различить его в темноте, поскольку неясная фигура дона Альваро ясно вырисовывалась в тусклых лучах лампады, светившей ему в спину. Затем она приблизилась к ограждению, держа палец на губах, словно внезапно ожившая статуя молчания, и, повернув голову, будто бросая прощальный взгляд на хоры, прошептала:
– Это вы, дон Альваро?
– Кто, кроме меня, – ответил он, – пришел бы искать ваш взгляд среди безмолвия усыпальниц? Мне сказали, что вы страдаете в разлуке с матерью, и, хотя в этой темноте я плохо вижу ваше лицо, кажется, я заметил следы слез и бессонницы. Хорошо ли вы себя чувствуете?
– Слава богу, – ответила она почти весело, – небеса дали мне силы. Не знаю, омрачили ли слезы мои глаза и не украли ли несчастья румянец с моих щек, но сердце у меня осталось прежним. Однако мы – безумцы, – добавила она, спохватившись, – так бездарно тратить эти драгоценные секунды, что даровала нам судьба, и которые, боюсь, не выпадут нам еще долго. Как вы думаете, дон Альваро, зачем я вас сюда позвала?
– Я подумал, – ответил он, – что вы читаете мою душу и что в вашем божественном сострадании вы сжалились надо мной.
– И вы не строили отчаянных и безрассудных планов? Не собирались руками разорвать мои цепи?
Дон Альваро не ответил, и донья Беатрис продолжила с упреком:
– Вот видите, ваше сердце вас не обманывает, я читаю в нем как в открытой книге. Однако знайте, недостаточно того, что вы меня любите, вы должны поверить мне и благородно ждать. Я не хочу, чтобы вы восстали против неба, чью волю исполняет мой отец, потому что, как я вам уже говорила, никогда не запятнаю свое имя неповиновением.
– О, Беатрис! – ответил дон Альваро поспешно. – Не осуждайте меня, не выслушав. Вы не знаете, что значит жить, лишившись вашего присутствия, вы не знаете, как разрывает мне сердце мысль о ваших невзгодах, причиной которых стал я, несчастный, и не иметь возможности положить им конец. Когда я видел, как вы, всеми любимая и почитаемая, счастливы в вашем доме, весь мир казался мне бесконечным весельем, радостным религиозным праздником, на котором все благодарят Бога за те милости, которыми он щедро их осыпает. Когда вечером пели птицы, это вы со мной говорили их трелями, журчанье ручья восхищало меня, поскольку в нем я слышал звуки вашего голоса, и казалось, что само одиночество сгущается в благоговейной тишине лишь только для того, чтобы услышать ваше имя из моих уст. Но сейчас вся природа поблекла, люди рядом со мной бродят грустно и молчаливо. В моих сновидениях я вижу вас, бредущую по мрачному монастырю с расстроенным, заплаканным лицом, распущенными волосами, и эхо одиночества, что раньше повторяло за мной ваше имя, теперь возвращает мне только мои стоны. Что вы хотите? Отчаяние в тот миг заставило меня согласиться на то, чтобы вы страдали из-за меня, в то время как у меня была шпага, чтобы разрубить ваши цепи.
– Спасибо, дон Альваро, – ответила она растроганно. – Я вижу, как сильно вы меня любите, но вы должны поклясться здесь, перед
– Я не могу поклясться вам в этом, сеньора, – ответил кабальеро, – вы же видите: дело уже дошло до жестокого преследования, и, возможно, только оружие может спасти вас. Поймите, они могут насильно привести вас к алтарю и там вырвать ваше согласие.
– Не думайте, что мой отец способен на такую подлость.
– Но ваш отец, по его словам, – с гневом ответил дон Альваро, – уже дал свое обещание графу и считает, что он заботится о вашей чести и чести вашего дома.
– Тогда я попрошу графа о встрече, откроюсь ему, и он отступит.
– Кто, он? Он отступит? – воскликнул дон Альваро, выходя из себя. Его голос эхом отдавался в церкви. – Отступить, когда именно в вас упираются все его планы! Клянусь честью моего отца, сеньора, вы – сошли с ума!
Девушка преодолела испуг, который вызвал тон его голоса, и сказала мягко, но решительно:
– В таком случае я дам вам знать, но до этого момента поклянитесь мне в том, о чем я вас просила. Вы уже знаете, что никогда, никогда я не буду принадлежать ему.
– Донья Беатрис! – внезапно окликнул ее чей-то голос.
– Боже правый! – воскликнула она, невольно отступая к решетке, в то время как дон Альваро машинально сжал в руке свой кинжал. – А, это ты, Мартина? – добавила она, узнав свою верную служанку, которую оставила караулить у входа и совершенно забыла об этом.
– Да, сеньора, – ответила девушка, – я пришла сказать, что монахини начали просыпаться, потому что уже почти рассвело.
– Сейчас нам лучше расстаться, – прошептала донья Беатрис, – но мы расстанемся навсегда, если вы не поклянетесь мне вашей честью в том, о чем я попросила вас.
– Клянусь честью, – ответил дон Альваро.
– Тогда идите с богом, благородный рыцарь, я дам вам знать, если понадобится, и будьте уверены, что вы никогда не проклянете тот час, в который доверились мне.
Хозяйка со служанкой спешно удалились, а дон Альваро, проводив их взглядом, опять спрятался в исповедальне. Вскоре колокола монастыря зазвонили к заутрене, пономарь открыл двери церкви, и, пока он направлялся к ризнице, дон Альваро смог незаметно выйти. Пешком он дошел до леса, где верный Миллан ждал его всю ночь с лошадьми, и, вскочив в седла, лесными тропами они вскоре прибыли в Бембибре.
Глава VIII
Дни, последовавшие за заточением доньи Беатрис, стали для сеньора Бембибре, как мы от него и слышали, действительно тягостными и мучительными. Однако его кипучая и порывистая натура не могла мириться с этим, просто страдая в бездействии, поэтому день и ночь он строил планы, с каждым разом все более отчаянные. То он собирался среди бела дня штурмовать во главе отряда под своими знаменами мирный приют в Вильябуэне с оружием в руках. То собирался отправить вызов на дуэль графу де Лемусу. Он даже представлял, как попросит помощи у одного из рыцарей-тамплиеров, например у командора Салданьи, коменданта крепости Корнатель, который, без сомнения, помог бы из чувства ненависти к общему врагу. И уже под конец, как мгновенная вспышка, потрясшая его до глубины души, ему пришла в голову идея союза с главарем банды преступников по прозвищу Кузнец, который время от времени появлялся в этих местах во главе горстки людей, оставшихся участников междоусобных распрей, еще недавно сотрясавших королевство Кастилии.