Влюбленные
Шрифт:
Как только мои пальцы потянулись дальше, я услышала низкий хриплый голос, произнесший:
– Осторожнее… Ты вот-вот сделаешь меня очень счастливым.
Я с улыбкой подняла голову. Невероятно темные синие глаза смотрели прямо на меня. Чуть изогнув губы в аппетитной улыбке, Келлан пробормотал:
– Там есть что-то такое, что тебе нужно?
– Да, думаю, есть, – кивнула я, прижавшись к нему всем телом.
Улыбка Келлана стала шире, он глубоко вздохнул и перевернулся на спину. Простыня окончательно соскользнула от его резкого движения. Заведя руку за голову, Келлан закрыл глаза:
– Что ж, тогда вперед, действуй.
И
Теперь я действительно проснулась, и кровать была пуста. Я была одна в своей постели и могла бы припомнить каждую долгую секунду, проведенную в ней за те полтора месяца, что прошли с отъезда Келлана. В реальности все эти мгновения нечем было приукрасить, и каждое из них отпечаталось в моей памяти. Увы, невозможно было просто так взять и забыть целых шесть месяцев. К несчастью.
Сев на кровати, я отчаянно ругала собственный эротический сон. Было просто нечестно проснуться как раз в тот момент, когда Келлан обнажился передо мной полностью. Я ведь не успела даже как следует рассмотреть его!
Вздохнув, я отбросила одеяло. После такого сна я была в ужасном настроении, и мне просто требовалось внимание Келлана. Раздраженная, я решила начать сборы в колледж. Учеба, пожалуй, сможет хотя бы слегка пригасить огонь в моем теле.
Я встала под душ и постепенно довела воду до ледяной. Полностью избавиться от жара, рожденного сном, мне не удалось, но дрожь во всем теле отчасти спасла ситуацию. Когда я выбралась из-под холодных струй, мне пришлось попрыгать, чтобы восстановить нормальное кровообращение.
Стуча зубами, я улыбнулась, расчесывая волосы и глядя на записку, приклеенную скотчем к зеркалу. Сонная и несчастная, я нашла ее на следующее утро после отъезда Келлана в своем туалетном шкафчике – она ждала меня за баллончиком дезодоранта. Аккуратным почерком Келлана на листке было написано: «Помни, что ты прекрасна, а я думаю о тебе». Увидев этот листок, сестра тут же прилепила рядом собственное сообщение. Оно гласило: «Я завидую и ненавижу тебя… Но ты все равно прекрасна».
При виде ее я лишь покачала головой. Меня не переставало удивлять, как серьезно Келлан обдумывал свой отъезд. Я находила его записки по всей квартире. В той, что оказалась засунута в кофеварку, сообщалось, сколько ложек кофе нужно класть, чтобы получить безупречный напиток. Записка в автомобиле напоминала, что ездить нужно медленно и осторожно. Записка в моем шкафчике на работе вопрошала, соскучилась ли я уже. Записка в доме Келлана говорила, что я могу спать в его кровати, если мне захочется. В ней же Келлан нахально заявлял, что я вполне могла бы сама себя приласкать и, если я займусь этим, он надеется увидеть фотографии.
Первые две недели я находила его письма постоянно и наконец решила, что отыскала их все. Но снова и снова, как в пасхальной охоте за яйцами, я находила новые листки, более тщательно спрятанные. В свободные минутки я специально искала их и именно так обнаружила самый драгоценный подарок.
Келлан спрятал его так тщательно, что я лишь по счастливой случайности наткнулась на него. Некоторое время назад, когда наши отношения стали набирать силу и Келлан начал часто ночевать у меня, я выделила для него ящик в комоде, чтобы он мог держать там свои вещи. Поскольку я любила его, я предназначила ему верхний ящик. Гадая, где еще могут быть припрятаны записки, я перерыла
Вытащив ящик полностью, я перевернула его и обнаружила особый приз, прикрепленный к его днищу. Едва дыша, я таращилась на него добрых пять минут. Это была не записка, как до сих пор, а фотография. Удивительного качества черно-белый снимок, на котором красовался Келлан, только вышедший из душа.
Я представления не имела, как он умудрился сделать этот кадр. Изображение начиналось под подбородком и обрывалось в нескольких сантиметрах до самых интимных частей тела моего парня. Все, что попало в кадр, было покрыто каплями влаги, стекавшими по безупречным изгибам мышц Келлана. Это было нечто невообразимо эротичное, такого я никогда не видела, и я даже покраснела, глядя на снимок. И краснела потом целый день.
Куда бы я ни отправлялась, эта фотография с тех пор всегда лежала в моей сумочке. Время от времени, когда это было возможно, я доставала ее, чтобы прочитать надпись на обороте. Там было красными чернилами выведено: «Я знаю, что тебе нравится смотреть на меня, и не хочу лишать тебя этого удовольствия». Прочитав эти строки, я каждый раз обмахивалась снимком, как веером.
Когда мы с Келланом говорили по телефону, я всегда сообщала, что именно нашла за прошедший день. Он хихикал, довольный тем, что способен развлечь меня, даже находясь за многие километры. Но я подозреваю, что это была лишь одна из причин его действий. В первую очередь, конечно, это было нечто вроде игры, но ведь записки еще и заставляли меня думать о нем. В тот вечер, когда я сказала, что нашла снимок его обнаженного тела, Келлан издал странный горловой звук и спросил:
– Который именно?
От неожиданности я онемела, а Келлан с удовольствием хохотал не меньше минуты. Само собой, я понятия не имела, где могут быть спрятаны другие фотографии его тела, но задалась целью отыскать их все.
В очередной раз вздохнув, я заставила себя не думать о Келлане. Мне необходимо было сегодня сосредоточиться и на других делах, а не только тосковать по любимому. Надо было заставить себя не гадать о том, каково Келлану на гастролях и чем он там занимается. Мне необходимо было перестать пугаться того, что почти каждый раз, когда он мне звонил, где-то поблизости слышался женский смех. Все это должно подождать. Сегодня мне нужно было сконцентрироваться на последнем экзамене перед зимними каникулами.
Потом я смогу думать только о Келлане, о том, что скоро мы наконец увидимся, когда он приедет на Рождество к моим родителям. Я старалась не слишком волноваться из-за этого, но все попытки были напрасными. Мои родители были не в восторге от этой идеи. Потребовались немалые усилия, чтобы убедить их в том, что Келлан вполне может провести праздники вместе с нами. Не то чтобы они плохо к нему относились или что-то в этом роде – просто они еще его не знали. Им было известно лишь, как он зарабатывает на жизнь. Моему отцу этого было достаточно. Хотя он не говорил об этом прямо, я думаю, он ожидал увидеть какого-нибудь обкуренного сквернослова. Папа всегда уж слишком старался защитить меня.