Влюбленный
Шрифт:
Дима сделал несколько звонков, подготавливающих наше пребывание в Лос — Анджелесе: будущие застолья были расписаны поминутно.
Но все же этот «Сутрапьян», как я в шутку его прозвал, предусмотреть всего не мог.
— Меня зовут Наташа, — представилась она.
У нее большие зеленые глаза, на первый взгляд придирчиво — строгие.
— Я видела ваш фильм, хотелось бы поговорить.
— Я готов! Слушаю…
Наташа, оказывается, видела «На исходе ночи» полгода назад, в университете Лос — Анджелеса. Сразу после просмотра она подошла к Олегу Рудневу (он написал сценарий вместе с И. Таланкиным) и попросила уделить ей несколько минут, однако советские чиновники,
— Мистер Руднев очень занят, позвоните ему завтра…
Стоит ли говорить, что Рудневу было не до Наташи ни завтра, ни послезавтра — на американском кинорынке, куда он приехал, у него не было и минуты свободной.
И вот — наша встреча в холле отеля «Рузвельт».
Не скрою, мне было очень приятно видеть привлекательную женщину, без устали рассуждающую о моем мастерстве.
Но не всё же о фильме да о фильме. Кое-что она рассказала и о себе: родилась в Китае, в городе Харбине, переехала с родителями (русскими эмигрантами) в Чили, а потом, в двенадцатилетнем возрасте, в США. В совершенстве владеет русским, испанским и английским. Сейчас работает в Ассоциации Независимого телевидения США, организовывает ежегодные конференции, знакома с телевизионным руководством таких студий, как «Фокс», «Уорнер», «Парамаунт», «Юнивёрсал».
Я рот раскрыл от удивления, не понимая, каким образом эта столь интересная особа вдруг оказалась на моем пути.
Впрочем, «чудо» объяснялось просто. Один знакомый сказал Наташе, что Дима Демидов привозит в Лос — Анджелес того самого режиссера, который сделал ее любимый фильм «На исходе ночи». С Димой Наташа давно была знакома, так что, созвонившись с ним, договорилась о встрече.
Наташа поднялась, протягивая на прощание маленькую теплую руку:
— Я думаю, вам нужен менеджер в Америке. Если вы не возражаете, я могла бы… Я многих знаю.
— Было бы здорово! — не раздумывая, согласился я. Ведь в 44 года в самом деле следует иметь своего менеджера.
Наташа ушла к мужу и пятилетней дочери. А мы с Димой пить. Как всегда.
На следующий день мы встретились с Наташей еще раз, и я спросил у нее совета по поводу контракта с Гамбургами.
— Если вы сделаете фильм на таком «гамбургском» уровне, вас близко не подпустят к Голливуду.
Мне не понравилось принижение Гамбургов.
— Я так не думаю, — сказал я.
Она пожала плечами, мол, хозяин — барин.
— Но вообще-то я могла бы вас познакомить с президентом киностудии «Парамаунт».
— Что? — встрепенулся я.
— Нет, в этот ваш приезд не удастся — мало времени, но в следующий непременно.
Неужели в самом деле? С президентом «Парамаунта»?
Я тут же с радостью сообщил Диме, что в следующий приезд Наташа обещала познакомить с президентом «Парамаунта».
Мой друг состроил кислую гримасу:
— Это ничего не значит. Подумаешь, президент…
Наши отношения в последнее время стали очень натянутыми, но столь враждебного тона я не ожидал. По — видимому, он хотел хоть как-то отыграться — за обманутые надежды, за убитое время и потраченные деньги. Моя карьера его ничуть не интересовала.
— На что ты надеешься? — сказал он. — Ничего не выйдет! Не обманывай себя! — Дима картинно отставил руку с сигаретой и прибавил: — И… на меня больше не рассчитывай, вызова я тебе больше не пришлю.
— А я и не прошу, — невозмутимо
Дима смерил меня презрительным взглядом, не находя способа ужалить побольней.
— Я тебе сочувствую, — усмехнулся он. — Без языка, без протекции? Не будь наивным! Ты здесь пропадешь.
И все же я возвращался в Москву в приподнятом настроении. Я знал, что Дайана влюблена в проект «Потерянных», и верил, что непременно найдет деньги на сценарий. Я надеялся, что, закончив съемки «Стены», снова окажусь в Америке. И я был убежден, что по приезде Наташа непременно познакомит меня с президентом студии «Парамаунт» и с другими большими людьми Голливуда.
Я загадывал, что в сорок четыре года со мной что-то случится. И вот оно: Америка хоть и негромко, но говорит мне «welcome».
В Москве начались будни. Накопилось много вопросов по «Стене», в основном относящихся к смете фильма. При подсчете оказалось, что для нормального производства недостает примерно ста тысяч рублей — при общей смете полмиллиона.
Я отправился выбивать деньги у художественного руководителя объединения, но дополнительных денег не получил.
Встал вопрос: или делать фильм за невозможно малую сумму, или же отложить производство «Стены» на неопределенное будущее. Я задумался. Что делать?
Семейные отношения с Верой, хоть и носили характер дружеский и внешне благообразный, все же имели трещины и надломы.
К тому же в последние четыре года я стал делать фильмы, которые были далеки от интересов жены.
Возможно, я и в самом деле наскучил ей. Она общительна, жизнерадостна, я же люблю уединение, часто предаюсь грусти. День за днем таяли наши чувства, но мы были слишком заняты своими киноделами, чтобы бить тревогу. Мы не замечали, как разрушается здание нашей семьи. Правда, иной раз гремели семейные грозы, и я даже порывался уйти из дома. Но разрыв казался чем-то нереальным. Возвращались из школы дочки — нужно покормить, помочь с уроками, поиграть.
Боже, как это здорово — иметь детей! Именно они, Анютка и Машенька, были тем якорем, который удерживал меня на Тишинке. Именно бесконечная любовь к ним и желание удержать в памяти каждый миг их жизни примиряли меня с охлаждением чувств к Вере.
…Я сажусь за пианино, тут же подбегает Машенька, стучит тонким длинным пальчиком по клавишам. Затем появляется Анютка и тоже тянется к пианино. Я подхватываю случайные звуки, подыскиваю слова, и вот наше баловство обретает форму:
Что тебе приснится, девочка моя? Ничего, что злится за окном гроза. Я хочу, чтоб белая, белая как снег, Лошадь белогривая подошла к тебе. Ты на ней умчишься в дальние края, Не спеши проснуться, славная моя. Я хочу, чтоб белая, белая как снег, Чайка белокрылая виделась тебе. Пусть она летает, над тобой парит, Человечьим голосом что-то говорит. Я хочу, чтоб белая, белая как снег, Скатерть накрывалась празднично для всех. Станешь ты счастливая от такого сна, За окном утихнет черная гроза. Я хочу, чтоб белая, чистая как снег, Жизнь была бы радостной, а печальной — нет.