Вместе мы удержим небо
Шрифт:
32
— Ну, ты совсем больной.
— А, прочитала, значит, — улыбается Гард.
— Но мы же не можем на самом деле это сделать.
— Еще как можем.
— Да это же стоит кучу денег. Откуда нам взять столько?
Гард сует руку в задний карман брюк. Нащупывает рассыпающийся от ветхости листок бумаги. Захватывает пальцами. Осторожно кладет на стол. Листок уже совсем растрепался.
Гард кивает головой на бумажку.
— Читай.
Лука осторожно разворачивает лист.
— Ой…
— Ничего страшного, ты читай.
Лука раскладывает все четыре части перед собой как пазл. Читает. Снова и снова. Ее глаза раскрываются все шире. Она смотрит на Гарда.
— Это завещание твоего отца.
— Видишь, что он пишет?
Лука перечитывает его заново.
— «Трать деньги на то, что придаст тебе уверенности в завтрашнем дне», — шепчет Лука.
Гард вперивает взгляд своих ярко-синих глаз в черные глаза Луки. В его глазах разгорается огонек. Алый огонек среди всей этой синевы. Огонек, которого она раньше не замечала.
— Нет, слушай, ты действительно хочешь этого?
— Разумеется, хочу. Ты что, думаешь, я совсем тупой, что ли? — Гард отводит руку в сторону. — Я бы никогда такого не предложил, если бы не собирался действительно сделать это. Я об этом думаю с тех самых пор, как мы посмотрели ту передачу. Я, наверное, поэтому в последнее время был таким невнимательным.
— Ну, так что теперь?
— Ты единственная увидела меня таким, какой я есть. За всю мою жизнь.
Надолго воцаряется тишина.
— Ну и что теперь делать? Чисто практически? — Она все еще не до конца ему верит.
— Ну, я же сказал, один хирург в Швейцарии готов это сделать. В банк я уже ходил, с деньгами все улажено; я разговаривал с хирургом; разумеется, это все не совсем законно, использование таких ресурсов не поощряется в тех случаях, когда это не диктуется жизненной необходимостью; но с другой стороны, это и не совершенно незаконно, ведь клиника-то частная, и я за все заплачу сам. Ну и в каком-то смысле это жизненно необходимо. Для меня.
Он садится.
— Я проверял, по группе крови мы совместимы. Они прооперируют нас одновременно, это совершенно нормально. В Швейцарии на такие вещи смотрят без предубеждения; если ты не знала, у них там даже есть такие клиники, куда можно приехать, чтобы умереть; ты разве не слышала?
— Слышала, но честно говоря… — Лука растерянно смотрит на Гарда.
— Никакого риска нет. Пока мы платим, они нами занимаются и после операции, если понадобится. И в Норвегии тоже. У этого хирурга есть коллега в Осло, с которым они вместе учились, они друг другу в случае чего всегда помогают. Этот мужик не впервые балансирует на грани законности, в этом я уверен. Он нам не будет создавать сложностей, если мы заплатим ему столько, сколько он просит.
Гард поднимается. Приобнимает ее за плечи.
— После этого нас с тобой ничто не разлучит.
Они стоят не шевелясь, едва дыша. Вместе. Вдох, выдох.
— А мы после этого останемся здоровыми-то?
— Разумеется. Будем еще здоровее, чем теперь.
— Да, таких чокнутых, как ты, я еще не встречала.
— А ты зато самая классная девушка из всех, что встречались мне.
Лука улыбается.
— А еще тебе полезно научиться перестать все контролировать, — улыбается Гард.
— Да, может быть, и так.
— Все будет хорошо.
Гард заправляет темную прядку Луке за ухо. Обхватывает ее голову руками, смотрит на нее.
— Есть еще одна вещь. Этот хирург сказал, что прежде чем мы примем окончательное решение, я должен тебе об этом сказать. Я ему говорил, что это неважно, но он настаивал. Пересаженное сердце живет лет двадцать, не дольше. Это значит, что мы в лучшем случае доживем лет до сорока. Но мы же и так не собирались долго жить, правда?
— Нет, до сорока — да ни за что. Не хочу быть такой старухой.
Лука смотрит в окно.
— Но все-таки. Это такой шаг, это уж как-то слишком. Чтобы в моей груди билось чужое сердце.
— Лука. Оно не чужое. Оно мое.
33
Лука идет в парк. Бродит между деревьев, со всех сторон ее окружают их стволы. Оберегают ее. Она прислоняется спиной к вековому дубу, через одежду ощущает его грубую, жесткую кору. Поворачивается к дереву лицом, обхватывает его руками: руки не соприкасаются пальцами, у дерева слишком толстый ствол. Она чувствует, как бьется сердце в ее теле, прижавшемся к сухому и теплому стволу дерева. Слышит, как удары сердца отдаются в ушах.
Пахнет древесной корой, землей и зеленью. В кронах деревьев над ней гуляет ветер, она вглядывается вверх, меж листьев: высоко-высоко в небе виднеются звезды. То, что они задумали, — сумасшествие. Но когда их тела натолкнулись друг на друга той ноябрьской ночью, что-то произошло. С тех пор не прошло еще и года. А, кажется, что они всегда были вместе. Она и Гард. Но чего-то всегда и не доставало. Одной последней вещи. Может быть, именно этой. Поменяться сердцами — безумие. Но, может быть, именно этого ей и не хватает. Чудесного безумства в духе Гарда.
Она смотрит вниз, на свои ноги. Они примостились между гигантскими корнями дерева. Корни выпирают наружу сквозь затоптанную почву. И уходят вниз, в глубину подземных ходов, где червяки проедают себе путь в земле и тем самым позволяют воздуху добраться до корней. Целая сеть подземных каналов. Глубоко под землей, в темноте, корни находят себе дорогу. В темноте, ничего не видя. Так все обычно и находят свой путь.
34
— Ладно. Давай сделаем это.