Вначале их было двое...
Шрифт:
— Одолеем, товарищ командующий.
— Ну, так действуйте, — сказал генерал-полковник. — Берегите людей, окопайтесь как следует, соблюдайте маскировку. Как можно меньше потерь, как можно меньше крови!
— Ясно, товарищ командарм, — отозвался комкор.
— Форсируем реку, выйдем на простор донских степей, а там и Мариуполь, Запорожье, Донбасс, — вмешался в разговор член Военного совета. — Вы, кажется, из тех мест? Я тоже работал там до войны. Если нам не прикажут переменить направление, на вашу долю, генерал, выпадет счастье освобождать родные края.
— Я некоторые районы
— Подождите, — задержал комкора член Военсовета и задал ему ряд вопросов о снабжении частей боеприпасами и продовольствием, об их бытовом обслуживании, о регулярности доставки на передовую писем и газет.
Вскоре командарм и член Военсовета простились с ним и пожелали ему боевых успехов. Не теряя ни минуты, генерал Ходош выехал в расположение своих частей.
Вместе со всем Донским фронтом корпус генерала Ходоша приближался к его родным местам. Хотя он не знал точно, куда двинется со своими войсками после того, как выполнит поставленную перед ними задачу перерезать железнодорожную линию Ясиноватая — Дебальцево, но для себя он твердо решил побывать в Миядлере, как только поселок будет освобожден.
Но тут на его участке развернулись отчаянные бои: подтянув свежие подкрепления, враг не раз предпринимал контратаки, и железнодорожная линия то и дело переходила из рук в руки. Генерал удачным маневром своих танков ударил по флангам противника, и гитлеровцы, боясь окружения, дрогнули и начали откатываться к району, расположенному юго-восточнее Волновахи. А как раз в этих местах и раскинулись села, откуда были родом разведчики Диденко и Бойченко, да и некоторые другие бойцы. Они хорошо знали эти районы Приазовья.
— Да я и без бинокля увижу здесь, что за десятки километров делается, — хвалился Диденко. — Я и в тумане доберусь до любой балки, а там — стоит мне только забросить удочку — любого гитлеровца на крючок поймаю.
Корпус генерала Ходоша и в трясинах сражался с тем же упорством, что и в дорогой сердцу солдата степи. Генерал знал, что с каждым рывком вперед приближается к дому. Чуть ли не ежедневно он нетерпеливо измерял на карте расстояние до родных мест.
«Все еще далеко», — думал он.
Двигаться вперед по открытой местности, где не было возможности замаскироваться, было чрезвычайно трудно. К тому же враг искусно пользовался каждой лощинкой и свирепо огрызался, обстреливая наступающие советские части.
Где-то южнее станции Розовка немцы сильно укрепились, и генерал Ходош приказал перегруппировать войска, обойти сильно укрепленную линию противника и двинуться на Донбасс. Для выполнения этой операции потребовалось усилить разведку, подтянуть резервы, подвезти боеприпасы — словом, пустить в ход всю сложную боевую машину, с тем чтобы не подвел ни один винтик.
Генерал часами просиживал со своими штабными офицерами и начальниками разведки, уточняя каждую деталь, выясняя, где находятся огневые точки противника, которые удалось засечь наблюдателям звукоразведкой или установить из показаний пленных.
Никогда еще генерал
И вот по его приказу на рассвете, когда солнце только еще просыпалось, загремели орудия и стали долбить огнедышащими клювами укрепления врага. Вот вступили в бой танки, и в грохоте канонады, в разрывах снарядов, взметавших гигантские черные фонтаны, смешались небо и земля. Орудийные залпы возвещали измученным людям о том, что идут сыновья, мужья и отцы освобождать их от долгого фашистского плена.
Генерал Ходош с наблюдательного пункта руководил боем. То и дело оперразведка доносила, что противник стремится контратаками прижать правый или левый фланги наступающих частей, прорваться то на одном, то на другом участке. Все это заставляло генерала перебрасывать в находящиеся под угрозой участки подкрепления. И только на другой день, убедившись, что кольцо окружения сомкнулось и что врагу из него не вырваться, измученный чрезмерным напряжением генерал выехал с наблюдательного пункта в штаб.
В штабе ждал его приказ развивать наступление западнее Петерковки, и ему стало ясно, что освобождать Миядлер будет именно его корпус. Прекрасно зная местность, генерал принял решение руководить боем, установив наблюдательный пункт у Графского ветряка. Вражеские части, полагал он, укрепятся около песчаных пещер или в Кобылянской балке и оттуда будут вести обстрел наступающих советских частей.
Генерал был весь захвачен планом предстоящего боя, до мельчайших подробностей хранил его в своем обострившемся, чутком к любой перемене ситуации сознании. Увидев входящего генерала, штабные офицеры, сидевшие за столом, на котором были разложены оперативные карты местности, встали. Начальник штаба полковник Макеев, невысокий лысый человек в больших роговых очках, отдал генералу рапорт о ходе операции. После него рапортовал начальник разведки, стройный, всегда подтянутый подполковник Крымов.
— За ночь обнаружены десять кочующих батарей, — доложил он. — Цель пять переместилась на запад, цель семь — на север; на южном направлении замечено скопление вражеских войск.
— Разведчики еще не вернулись? — озабоченно спросил генерал.
— Я их жду с минуты на минуту, — ответил начальник разведки.
Генерал присел к столу и склонился над картами. Офицеры молчали, как бы выжидая, что он скажет.
В наступившей тишине особенно четко слышался приглушенный голос радиста.
— «Кукушка», «Кукушка», — монотонно повторял радист, — я тебя слушаю… Говорит «Ястреб»… Говорит «Ястреб»… Ты слышишь меня, «Кукушка»?.. Говорит «Ястреб»…
Радист что-то сосредоточенно, напряженно слушал. Вдруг он поднялся и взволнованно обратился к генералу:
— Не знаю, товарищ генерал, не уловка ли это, но немцы передают, что ваша мать хочет с вами говорить.
— Как?.. Моя мать?
Радист подошел к рядом стоящему аппарату и настроил его на какую-то волну, и тотчас в блиндаже раздался громкий хриплый голос. Говоривший четко и старательно, но с немецким акцентом выговаривал русские слова: