Вне правил
Шрифт:
Фиона – старшая сестра – сомневается:
– Но они убили нашу маму.
– Да, это так, но в ее убийстве никого не обвинят. Будет проведено расследование, подключат экспертов и тому подобное, и в конце все согласятся, что она просто попала под перекрестный огонь. А против вашего отца выдвинут обвинение, что он начал перестрелку.
Младшая, Сюзанна, возражает:
– Но мы говорили с отцом, мистер Радд. Они крепко спали, когда услышали в доме громкий шум. Он подумал, это грабители. Схватил пистолет, выскочил в коридор, увидел там фигуры в темноте и сразу упал на пол. Раздался выстрел, и он выстрелил в ответ. Он говорит, что помнит, как мама закричала и бросилась в коридор проверить, все ли с ним в порядке.
– Ему очень повезло,
– Кто были эти подонки? – беспомощно вопрошает Томас.
– Полицейские, хорошие ребята, – отвечаю я и рассказываю им историю Сони Верта, в дом которого въехал танк, и как мы выиграли судебный процесс.
Я объясняю, что в настоящий момент подать гражданский иск – единственный шанс. Их отцу будет предъявлено обвинение, против него возбудят уголовное дело, но как только истина выплывет наружу, – а я обещаю, что мы предадим гласности абсолютно все, – Город окажется под колоссальным давлением и постарается все уладить как можно быстрее. Они же сами хотят, чтобы их отца не посадили. И разве можно простить смерть матери? Гражданский иск, которым займется правильный адвокат, гарантирует гласность. А сокрытие уже идет полным ходом, повторяю я им снова и снова.
Они очень стараются слушать, но сейчас все их мысли заняты совершенно другим. И разве можно их за это винить? Встреча заканчивается тем, что обе сестры уходят в слезах, а Томас не в состоянии ничего сказать.
Я сделал все, что от меня зависело.
5
Пользуясь тем, что большая методистская церковь, где проходит прощание с Кэтрин Ренфроу, открыта для всех, я прихожу за несколько минут до начала службы. По лестнице я поднимаюсь на балкон и в полумраке занимаю место. Кроме меня, наверху никого нет, но внизу толпится много людей. Я разглядываю пришедших: все белые, все из среднего класса, и ни у кого не укладывается в голове, что в их знакомую, одетую в ночную пижаму, полиция могла выпустить семь пуль.
Разве подобные бессмысленные трагедии могут происходить в их районе? Тут живут самые что ни на есть добропорядочные граждане. Они голосуют за правых и поддерживают ужесточение законов. В их представлении спецназ нужен для борьбы с террором и наркотиками где-то в других местах. Как такое могло случиться с ними?
Дага Ренфроу на церемонии не было. Согласно вчерашнему номеру «Кроникл», ему только что предъявили обвинение. Он по-прежнему в больнице и постепенно восстанавливается. Он умолял врачей и полицию, чтобы ему позволили присутствовать на похоронах жены. Врачи не возражали, но копы были категорически против. Он представляет угрозу для общества. Жестокий побочный эффект этой трагедии заключается в том, что на всю оставшуюся жизнь Дага будет брошена тень, поскольку он каким-то образом был связан с незаконным оборотом наркотиков. Большинство знакомых и соседей ему поверили, но будут и такие, чьи сомнения не развеются. В чем Даг действительно замешан? Наверняка там что-то было, иначе зачем нашей бравой полиции к нему заявляться?
Мне, как и другим, нелегко присутствовать на этой службе. Воздух пронизан смятением и гневом. Священник произносит слова утешения, но сам явно многого не понимает. Он пытается найти в случившемся какой-то смысл, но это невозможно по определению. Слыша, как он наскоро сворачивает церемонию и плач становится все громче, я спускаюсь по лестнице и выхожу через боковую дверь.
Через два часа раздается звонок телефона. Это Даг Ренфроу.
6
Адвокаты вроде меня вынуждены работать в тени. Мои противники защищены жетонами, формой и всеми мыслимыми атрибутами государственной власти. Они давали присягу и обязаны соблюдать закон, но на деле безбожно ловчат, что вынуждает меня ловчить еще больше.
У меня есть сеть информаторов и источников. Я не могу назвать их друзьями, потому что дружба предполагает обязательства. Нейт Спурио один из них: он честный полицейский, который не возьмет ни цента за секретные сведения. Я предлагал. Еще одним является журналист из «Кроникл», с которым мы обмениваемся информацией. Причем совершенно бесплатно. Одного из моих любимых контактов зовут Оки Швин, и он всегда берет деньги.
Оки – канцелярская крыса среднего уровня в федеральном суде, что находится в центре Города. Он ненавидит свою работу, презирает коллег и всегда не прочь заработать пару-другую долларов. Он разведен, неравнодушен к выпивке и постоянно проверяет границы дозволенного в отношении сексуальных домогательств на рабочем месте. Ценность Оки заключается в его способности управлять «случайным» распределением дел между судьями. Когда подается гражданский иск, он, якобы по случайному выбору, направляется одному из наших шести федеральных судей. Делается это компьютером, и эта простенькая процедура, судя по всему, всех устраивает. Понятно, что всегда есть судья, с которым вы предпочли бы иметь дело, учитывая характер иска и сложившиеся отношения в ходе различных судебных слушаний, но что можно сделать, если судью выбирает компьютер? Однако Оки знает, как пошельмовать с программой, чтобы она назначила нужного вам судью. Он берет за это немало, и его, наверное, рано или поздно поймают, хотя он уверяет, что это невозможно. Если его поймают, то уволят, а может, даже возбудят уголовное дело, но такая перспектива, похоже, его совершенно не тревожит.
По его предложению мы встречаемся в убогом стрип-клубе неподалеку от центра. Посетители тут сплошь работяги. Стриптизерши им под стать. Я поворачиваюсь к сцене спиной, чтобы не видеть, что на ней происходит. Под грохот музыки мне все-таки удается сказать:
– Завтра я подаю иск. Дело Ренфроу, последнее вторжение в частный дом наших бравых спецназовцев.
Он смеется:
– Ну и новость! Позволь, догадаюсь: ты думаешь, что справедливое рассмотрение может лучше всего обеспечить достопочтенный Арни Сэмсон.
– Именно.
– Ему сто десять лет, он едва жив, по выслуге и возрасту имеет право отказываться от дел и уже сказал, что больше ничего брать не будет. Почему мы не можем отправлять таких в отставку?
– Все зависит от вас самих и от Конституции. Это дело он возьмет. Тариф обычный?
– Само собой. А что, если он откажется и пошлет нас?
– Я рискну. – Передаю ему конверт с тремя тысячами долларов наличными. Обычный тариф.
Оки быстро сует его в карман без единого слова благодарности и поворачивается к девушкам на сцене.
7
В девять утра на следующий день я появляюсь в канцелярии суда и подаю иск на пятьдесят миллионов долларов против Города, департамента полиции, начальника полиции и восьми спецназовцев, напавших на дом Ренфроу шесть дней назад. Где-то в темных глубинах офиса Оки исполняет свой фокус, и дело «методом случайной автоматической выборки» попадает к судье Арнольду Сэмсону. По электронной почте я сбрасываю копию иска своему другу в «Кроникл».
Я также подаю ходатайство о временном запретительном судебном приказе, чтобы не позволить прокурору заморозить активы Дага Ренфроу. Этим излюбленным приемом государство постоянно пользуется при преследовании обвиняемых по уголовным делам. Первоначальная идея заключалась в том, чтобы лишить обвиняемого возможности использовать активы, предположительно нажитые преступным путем и в первую очередь незаконным оборотом наркотиков, – заморозить добытые неправедным путем средства и осложнить тем самым жизнь преступным картелям. Как и в случае со многими другими законами, прокуроры довольно быстро проявили творческий подход и расширили сферу применения. В случае с Дагом власти собирались упирать на то, что источником его активов – дома, машин, банковских и пенсионных счетов – являлись отчасти грязные деньги, заработанные от продажи экстази.