Вне закона
Шрифт:
— Не знаю… Может, привыкла подчиняться.
Он окончательно собрался, подтянулся и спросил жестко, как на допросе:
— Где пленка?
— Я закончила ее только сегодня и передала, когда ты ушел. Ко мне пришли через час после твоего ухода.
Теперь он знал все. Он взял папку с делом Луганцева, открыл ящик, сунул туда бумаги и охрипшим, жестким голосом произнес:
— Позвони своему Судакевичу, пусть он вышлет машину. Два часа на сборы, и чтоб твоего духа тут не было. Или я в самом деле тебя пристрелю. Будешь жить у сестры. И не попадайся мне на дороге.
— Хорошо, — сказала она. Покорно поднялась и пошла к дверям.
Внезапно остановилась, он подумал — сейчас она начнет просить, умолять, но удивился, какое отвращение исказило ее лицо.
— Я должна была уйти раньше, — сказала она. — Не получилось… Но хоть сейчас… Будь проклята наша жизнь!.. Ведь жить с тобой — все равно что грызть вонючие кости на помойке. Ты должен это знать. Если бы не было тебя рядом, не было бы и Судакевича и других подлецов. Плюю я на вас. Плюю! — И она громко хлопнула дверью.
Только сейчас он почувствовал, что весь мокрый, и лоб, и спина, и грудь, даже руки были липкими, а в голове стоял шум; стол начал качаться перед глазами. Он бережно снял очки, медленно пошел к дивану, неторопливо лег и сразу уснул, как провалился в тяжелую яму.
Разбудил его телефонный звонок. Он нашарил в темноте трубку и услышал голос Судакевича:
— Ты что же, старый дурак, с женой сделал?.. Ты что, не знаешь — все наши жены на учете. Эка невидаль!
Илью Викторовича взорвало:
— А пошел ты…
— Ну, дурак и есть дурак, — прогудел тот. — Да я же тебя из этой квартиры одним ударом под зад вышибу.
Илья Викторович не любил мата, а тут выругался от души, бросил трубку, зажег свет, оглядел комнату. Голова слегка кружилась. Но он все же двинулся в комнату жены, там все было разбросано, ящики комода выдвинуты, дверцы шкафа раскрыты.
Он прошел в прихожую и зажег свет. Связка ключей валялась на коврике. Вернулся к себе в кабинет, сел в кресло и неожиданно для самого себя заплакал. Он размазывал слезы по щекам и содрогался плечами. Постепенно ему становилось легче.
Илья Викторович вышел на кухню, долго и жадно пил воду. Снова зазвонил телефон, но он не стал снимать трубки.
Внезапно злость охватила его. «Ах вы, гады, — подумал он. — Гады… Гады… Черта с два вы меня остановите… Черта с два!»
Подошел к столу, вынул серую папку, вместе с ней записную книжку и нашел нужный номер телефона. «Только бы она сама сняла трубку, — взмолился он. — Там ведь коммунальная квартира».
Он набрал номер, ответил женский голос.
— Мне нужна Людмила Петровна, — сказал он.
— Слушаю.
— Я сейчас к вам приеду. Не удивляйтесь. Но именно сейчас. Другого времени у меня не будет.
Глава двенадцатая
Сергей провозился с бумагами отца почти весь вечер, а утром встал пораньше, чтобы собрать их в одну папку. Действительно могла получиться солидная книга, здесь были и неопубликованные статьи, и подробные, интересные записи экспериментов, и описания приборов, даже серьезное исследование — взгляд в будущее, вернее рассказ о том, какими могут стать высокочувствительные приборы. Сергей прочел эти записи, не отрываясь, они и в самом деле напоминали повесть фантаста.
Но ему самому не справиться с этой книгой, будет справедливым, если редактором-составителем пригласят Клавдию Васильевну. Он не так давно видел эту женщину с железными зубами и вечно зажатой в них, как в тисках, папироской, она хоть и вышла на пенсию, но еще вполне работоспособна. Он скажет о ней Луганцеву.
Скорее всего Иван Кириллович сам примет его, ведь так и сказал, что хочет просмотреть то, что осталось от отца. А тревоги Люси… Мало ли что ей взбредет в голову; она в свое время обрушила на Луганцева статью, но ведь, по ее же признанию, это ничего не изменило и не могло изменить, только поставило под еще больший удар отца.
Люся живет своей жизнью, он своей; сейчас, может быть, у него выпал единственный шанс как-то изменить существование, уйти от рутины в лаборатории, где каждый день повторяется одно и то же и нет никаких надежд на перемены. Хоть беги в какой-нибудь кооператив, но и там нелегко найти место, к тому же нет уверенности, что если он его и найдет, то место станет постоянным и можно чувствовать себя прочно.
Нет, он не пойдет против воли Луганцева, тот обратился к нему с просьбой, и он ее выполнит; к тому же добьется, чтобы имя отца стало известным, выход такой книги — важное событие в научном мире.
Но даром ничего не делается. Он один честняга выискался на все объединение. Любой бы другой без церемоний заломил бы подходящую цену за такую работу. Генеральный может все. И надо подумать, что с него содрать.
Сергей не успел позавтракать, как раздался звонок в дверь, пошел открывать. На площадке стояла Люся в своей серебристой коротенькой курточке, волосы выбивались из-под съехавшего на затылок капюшона.
— Здравствуй, — сказала она, торопливо чмокнула его в щеку, но куртку снимать не стала, быстро прошла на кухню. — Я совсем на минутку.
Только тут он заметил, как она бледна, зеленоватые глаза излучали нездоровый блеск, под ними появились слабые тени.
— У тебя что-то случилось?
— Вот, — сказала она и положила на стол серую папку, на которой стояла надпись, сделанная фломастером: «И. К. Луганцев». — Это досье на него… Я всю ночь не спала… Совершенно взрывной материал. Можно сойти с ума… Я никогда… — У нее сорвался голос, и она отпила чаю из кружки, тяжело сглотнула. — Никогда бы и представить не могла, какой он подонок. Тут собрание сочинений доносов.