Вне закона
Шрифт:
— Хорошо, — заперев дверь его кабинета на ключ, она пометила что-то у себя в блокноте.
— Будут звонить из парламентской комиссии, можете сказать, что я вернусь через неделю.
— А прокуратура, Валентин Иванович? Сегодня опять звонил этот Ларионов, я сказала, как вы велели, что вас нет.
— Прокуратура меня, Зоя Андреевна, не интересует. Пока я лицо неприкосновенное, так что не имею чести.
Зоя Андреевна восхищалась его выдержкой. Это был лучший из директоров, с которыми ей приходилось работать на протяжении двадцати лет.
Он взялся за ручку двери приемной.
— Ауф видерзеен!
— Желаю успехов, Валентин Иванович.
—
Потом он зашел в технологический отдел.
— Валентин Иванович, когда вы уезжаете?
— Не уезжаю, а улетаю, Константин Петрович.
— Может быть, захватите с собой проект для Альфреда Зальца? Чтобы не посылать. Вы ведь там наверняка встретитесь…
— Давайте!..
Следующим по пути к выходу был кабинет главбуха.
— Анатолий Наумович, проверьте эти копии счетов. Здесь все в порядке?
— Ах, эти! Я только что проверил их перед тем, как отдать Зое Андреевне.
— Как дела с отчетом?
— Заканчиваем.
— Что ж, успехов вам, счастливо оставаться. Я сегодня улетаю в Германию в четыре часа утра…
Потом — отдел главного механика:
— Яков, дай-ка мне свою машину на часок. Сергей не вернулся из посольства, а мне еще собираться.
— О чем разговор, Валентин Иванович! — главный механик набрал номер гаража. — Когда самолет-то?
— К самолету меня Сергей домчит. В четыре…
Можно было еще зайти к экономистам, в отдел капитального строительства, но этих сотрудников Пименов обычно вызывал к себе, визит генерального директора в провонявшие борщом серые кельи показался бы излишне демократичным.
«Солнце нещадно палило песчаный берег и раскаляло своими лучами бронзовый шлем Язона. Зная, что козопасы не скоро вернутся домой и что Адраст не придет к нему до заката, Язон, обойдя корабль, прилег в его тени на песок. А так как он пришел сюда издалека и очень устал, тс ему захотелось спать…»
Пименов отпустил водителя главного механика, походя успев и ему сообщить о времени предстоящего отлета. Кажется, теперь об этом знали все. До часа его паспорт будет находиться у водителя. В парламенте о командировке знали с прошлой пятницы.
Он вошел в квартиру, разделся. Пока голубая вода заполняла ванну, набрал диспетчерскую таксопарка.
— Я хочу вызвать машину… двадцать два… Кутузовский, тридцать семь, пятьдесят четыре… двести пятнадцать — двадцать семь — сорок два… Игумнов Александр Ильлч… Шереметьево… Нет, два… в час пятнадцать… Спасибо, жду…
Сидя в душистой пене, неторопливо водил лезвием по щекам.
«Но перед тем, как уснуть, он снова стал сетовать на свою судьбу. Он просил великих богов, Чтобы они, послав ему скорую смерть, избавили его от вечной тоски по Медее…»
Медея… Она стала самой крупной ошибкой из всех, допущенных в жизни. С ней он был искренен. Искренним быть нельзя ни с кем. Неужто Барракуда и в самом деле подумал, что он возьмет его к себе, в компаньоны?.. Поистине, глупость безгранична.
«Мало-помалу сон одолел героя. Но едва он заснул, как с моря примчался шквал. Шумный вихрь налетел на корабль, закрутил воронки песка, и останки древнего остова, затрещав под его напором, обрушились на землю. Из расшатанного ветром корабля выпал тяжелый брус с вырезанной на нем головой Афины. Он упал на Язона и убил его…»
Черт с ним, с Язоном! Глупо спать, когда живешь в постоянном ожидании вихря. Глупо надеяться на помощь богов и открывать царю, где спрятано золотое руно. Тень прогнившего корабля может спасти от зноя, но не от смерти.
Докрасна растеревшись
Черт с ним, с Язоном!..
Клей ровным тонким слоем лег на гладко выбритую верхнюю губу. Аккуратные усы из седого натурального волоса словно приросли к коже, заметно изменив обличье… «Кретины! — одними глазами улыбнулся Пименов, гладя в зеркало. — Кого вы собирались перехитрить?..»
Поздно…
Поздно было уже утром в понедельник, когда Дьяков позвонил из управления таможенного контроля и сообщил, что дело зашло слишком далеко. Но все же за полстоимости «начинки» ему удалось вырвать две тубы из арестованной в ночь со среды на четверг партии. Сейчас они лежали в надежном тайнике. И пролежат там до тех пор, пока новый канал экспортировки не пройдет контрольную проверку. Погорельский настаивал на том, чтобы отозвать последнюю партию…
Поздно! Крысы уже побежали с корабля. Измена подтвердилась. Демарш, который предпринял Пименов, надолго запомнится в стране дураков. Он бросил им кость, жирную и увесистую, может быть, чересчур, но тем страшнее должна быть схватка за нее в стане бывших единомышленников, тем невероятнее должна казаться его причастность к потоплению «Арго». С кем из них можно было плыть дальше? С Барракудой? Он только и ждал, когда ветер бросит корабль на скалы. С Севостьяновым, который спал и видел себя на капитанском мостике? Завладей он спсцканалом и расположением верхушки аргонавтов, не посчитался бы ни с чем. Единожды убивший никогда не должен вызывать доверия. Так с кем же?.. С Червенем?.. Завтра его не будет. Переменится власть — не станет ни Дьякова, ни Погорельского. Предадут, не моргнув.
Один. Одному надежнее. Он давно знал, что рано или поздно придется плыть одному, и никакое государство, никакая партия, никакие товарищи не подадут руки.
Полоска клея, нанесенная растушевкой по краю парика, схватилась. Парик плотно сидел на коротко остриженной голове. Два года тому назад этот грим изготовил итальянский постижер из «Ла Скала» за три тысячи долларов. В этом гриме и дымчатых очках в оправе из натуральной слоновой кости Пименов сфотографировался на загранпаспорт под именем Игумнова Александра Ильича. Ни парик, ни усы не могли вызвать подозрения даже при очень внимательном взгляде. Их нельзя было снять, не смочив предварительно специальной жидкостью.
«Поздно вечером царь Адраст, окруженный целой толпой воинов и жителей Иолка, в золотой колеснице подъехал к остову «Арго». Но он уже не нашел корабля. Вихрь раскидал сосновые доски и раскатал дубовые бревна по берегу моря. На песке же, придавленный тяжелым брусом, лежал неподвижный Язон. Он был мертв…»
Александр Ильич Игумнов надел новый костюм, повязал галстук и внимательно осмотрел себя, сравнивая отражение в зеркале с фотографией в паспорте. Не найдя никакого отличия, положил паспорт с визой, полученной во французском посольстве, во внутренний карман пиджака. Большой дипломат с комплектом белья, несколькими рубашками, коробкой сигар «Гавана», бутылкой «Камю», русско-французским разговорником и несессером был заготовлен с вечера. Миллион рублей и пятьсот долларов разложены по карманам. В бумажнике с франками и билетом до аэропорта Орли лежала фотография Светланы. Он посмотрел на нее в последний раз, чиркнул золотой зажигалкой, подаренной ею же, и подержал над тяжелой стеклянной пепельницей, пока огонь расправлялся с некогда любимым обликом.