Внук Бояна

Розанов Сергей Константинович

— Да я облюбовал польцо. Выжег пеньки, а чем пахать? Может, собрать ватажку да махнуть к половецким табунам?

— Того пока не надо делать. Горяч ты! Зверя дразнить — себя казнить. Его бить надо.

— То правильное дело, — согласился Кузян. — Княжить бы тебе вечно! А я шел к тебе — оторопь брала... Князь ведь!.. Но не сробел!

— Вот за храбрость твою и ставлю тебя сотником в войске. Встань и иди. Набирай молодых оратаев, да рубите новую улицу вдоль реки. Собирай стрелков-охотников. Дорогие бобровые и другие шкурки нужны: за них нам сюда любое вооружение привезут.

Но и то помни: хлеб — всему голова; хлеб сей да коси, а меч с собой носи.

Рыбаки привезли с Дона желтобрюхих стерлядей и здоровенных осетров. Во дворе мельника вспыхнул костер, над ним повис черный закопченный котел. Скоро запах наваристой ухи потек по двору. Здесь же на мураве расстелили скатерти, мельничиха достала из погреба крепкой медовухи. Поставила князю и Юрко отдельные чары и деревянные миски. На длинном резанном из липового дерева блюде лежала отварная стерлядь, от нее шел душистый парок. Все хлебали янтарную уху, потом принялись за остывшую, присоленную рыбу. Запивали медовухой и квасом.

Только допивая последнюю чару, Юрко начал вспоминать:

— Выплыли мы на бударке к стрежню. Вода бьет к луговому берегу, так и подтянуло нашу посуду к пескам. И вдруг из кустов выходит лихой черный бородач и зычно так кричит: «Скоро ли гости мельничные соберутся восвояси?» Я спросил, зачем ему надо знать. Лихой человек рассмеялся: «Как бы не столкнулись медведь со львенком, обдерет гриву, да и махор на хвосте». Тогда и я ответил со смехом: «Смотри, как бы львенок не спустил с медведя шкуру!» И лихой бородач скрылся.

Юрко говорил, и все слушали его. Никто не заметил, как во двор вошла Яришка, разложила пучки трав на крыше амбарной клети и убежала на реку. Она плыла по реке, когда в небе засияла первая звезда. Закрыв глаза, Яришка прошептала вечернее заклятие от злых ночных духов — хорошо, что дневное унесла с нее чистая вода.

...Она поднималась тропинкой по крутому бережку. Над самым обрывом сидели на траве Ярослав и Юрко, обрадовались ей.

— Ты, как богиня моря, выходишь из водной пены, — громко сказал Юрко, и голос его был веселым, наполненным счастьем.

— А мне нерадостно,— тихо заговорила Яришка. — Вот при дедах женщина была вольной птицей, как и муж ее. Девица сама открывала ладушке сердце свое... Он и умыкал ее. А теперь отец с матерью приказывают выйти замуж —кого выищут себе по душе. Не пойдешь сама, не скажешь милому, не откроешься.

— А ты попробуй, открой сердце, — улыбаясь, подсказал Ярослав.

— Не обо мне речь... Молодцы гибнут в боях с врагами, а подруги маются.

— Тебе бояться нечего, у тебя полно женихов. — Юрко сказал весело, с хорошей улыбкой и полушутливо добавил: — Я — первый, готов стать твоим ладой.

— Спасибо, молодец, — так же шутя ответила Яришка. — За твою откровенность и я откроюсь. — И заговорила строже, с горечью: — Дед мой жестокий, все делает по-своему, не как у других волхвов. Он повелевает мне стать суженой богов. Я дала им тяжкую клятву — божья невеста!.. Только смерть разлучит...— Она отвернулась, кусая губы, ей было жаль себя: не сладкая жизнь у жрицы.

Дед Маркун даже требует полного отречения от жизни людской... Вечные моления, жизнь без людей. Только ночные встречи у жертвеннников и красят бытие. — Будь я воин, я побраталась бы с тобой. Светлый Перун благословляет такое собратство. И это было бы моим счастьем, — уже тихотихо проговорила она.

— И моим, — сказал Юрко и выхватил нож. Он не прочь назвать ее своей ладой, но давно знал, что она любит Ярослава и что должна отрешиться от мирской жизни. И он решил отсечь себе все пути к ее сердцу. Надрезал руку. Потом надколол у Яришки палец. И они поменялись кровью. Так они стали назваными братом и сестрой.

— А со мной? — спросил Ярослав.

— На то нет воли богов. Хотя... мы уже обменялись словом собратства, — строго ответила Яришка. А взгляд ее так и тянулся к Ярославу, она мучилась от мыслей о нем. Если князь может стать ее суженым, значит, Стрибог прав, назвав ее своей дочерью. Если же князь выберет другую, значит, новая вера правильна... Да, если найдется что-то иное, значит, жизнь ее неподвластна, богам, значит, и дед неправ, и жизнь ложна, и тогда не знаешь, каким же богам верить... Все ложно!

От этой мысли Яришке стало страшно. Глянула она на небо, а там золотой свет уже растаял. Вода в Дону почернела, и в ее вороненом блеске проглянула большая вечерняя звезда.

«То Перун пресветлый посылает мне свою дочь — провозвестницей, — подумала Яришка, любуясь звездой. — Она приказывает: прочь смутные мысли! Не отступать от старой веры! Не отступать!».

Накануне дня новолунья князь Ярослав и Юрко снова скакали на мельницу. Дорога то уводила в чащобу, и всадники будто врывались в темно-зеленую пещеру, то открывалась поляна, вся в цветах. И тогда Юрко запевал о счастье быть молодым и свободным...

А иногда выезжали на засеянные поляны — рожь, пшеница, лен, горох. Ветерок доносил запах дыма: где-то близко жили селяне новой Донской волости, которую бояре в насмешку окрестили «босым княжеством». И Юрко запевал хвалебную песнь честным оратаям, кто и в поле, и в бою с погаными себя не жалеет.

Поперек дороги лежал сваленный бурей вековой дуб, и конь Ярослава с ходу перескочил громадное дерево. Юрко гикнул и, очутившись по ту сторону дуба, посмеиваясь, проговорил:

— Княже, ты спешишь к волхву, как на свидание с милой ладой.

— А ты? Разве не так? — Ярослав обернулся, смущенно улыбаясь. Чистые белые зубы сверкнули от вечернего солнца.— А я, признаюсь, как повидаю ее, будто набираюсь могучих сил. От нее будто идет счастье.

— Заколдовала тебя волхвичка. — В глазах Юрко бились озорные блестки.

— Придет и твой черед. — У Ярослава опять дрогнули от улыбки пухлые губы.

— Хорошо бы! — мечтательно воскликнул Юрко.

— Э-э, да ты, вижу, в скрытой приятности! Яришка?

— Она особенная, она всем сердцем предана своим богам. Нет, что-то иное должно случиться. Будто чувствую и всегда знаю, что где-то встречу свою настоящую ладу, неведомую... Хоть бы мне грозила смерть, а завоюю ее.