Внук Бояна
Шрифт:
А Яришки на княжьем дворе не нашли. Думали, сгинула княжеская стольница в бою. Но нет! Через неделю вернулась она с молодыми воинами—отчаянными головушками, раненная копьем в ногу. Все они исхудали, прочернели на морозном ветру, но были радостны и счастливы от победы. Они гнались на отбитых конях за убегавшими половцами чуть не до самых веж, подбирая загнанных коней врага.
Что говорить — Ярослав и Юрко радовались победе и возвращению своей названой сестры. В Соснове наготовили медовухи и бражничали целый день и ночь. Кстати, и свадьбы новые отпировали с песнями.
А зима пошла свирепая,
У стряпух в печи не затухает огонь, запах варева и жаркого разносится по двору. Яришка пуще расцвела, зарумянилась, стольничает в хоромах. Черные глаза веселей глядят.
Как садились за стол и она вносила блюда с жарким, все любовались ею, а Юрко особенно. Все красивое волновало его и доставляло огромную радость, складывающуюся в песни, которые он тут же под медовуху и пел.
Но редко друзья встречались со стольницей: как сядут на коней с восходом солнца, так и нет их до ночи, а она ходит по покоям, волнуясь, замирая от волчьего воя и вьюжного стука в окошки. Не случилось ли какой беды? Выйдет на красное крыльцо-молитву сотворит: великий Перун и добрый Стрибог, не пытайте невзгодой ее милых названых братьев, обороните их от всякия тревоги и гибельности!..
Но вот установилась ясная морозная погодка. У Ярослава — гость, епископ Порфирий. Когда он приезжает в Сосново, все будто замирает, ни песен, ни гульбищ: епископ молится, епископ думает!..
Князья Всеволод и Роман откололись от Черниговского епископства, хотят завести своих епископов во Владимире и Резани. А Ярослав еще молод — он покорен, из него выйдет со временем великий князь, которым Черниговская епархия будет повелевать. Ведь создают же за морем князья церкви — папы римские угодных себе императоров! Не князей, а императоров! Не пора ли и на Руси перенять заморскую бывалость? Ибо князья не могут сами ладить спокойную жизнь Руси. А у церкви есть на это мудрые, верные заветы древних святителей...
Морозное солнце поднялось на полдень, задонские леса все а инее, горят золотом. Епископ смотрел в окно и никак не мог отвязаться от растревоженных мыслей. На многотрудном месте стоит Русь!.. Испокон веков она грудью своей прикрывала западные страны от лютых захватчиков. Не на костях ли русских витязей растут и накапливаются там сокровища ума и рук человеческих? Кто-нибудь из них приходил на помощь русичам? Нет! Не было такого! С жиру они кидаются в походы на мусульман-оттоманнцев, не один раз захватывали их земли... А тевтонские купцы воздвигли на берегу Даугавы каменную крепость. Теперь тевтонский монах Мейнард присвоил устье Западной Двины, и уже строят там немцы крепости Икскюль и Гольм. И кто знает, не нахлынут ли оттуда западные псы-рыцари и на землю Русскую? Ведь сильному бог не указка. Пути сильному указует жадность человеческая... А может быть, ринутся враги с восходной стороны? Там как Ворота Народов, оттуда идут и идут — гунны, хазары, печенеги. Кто там еще стоит за половцами? Вдруг уже идут неоглядные полчища? Скорее, скорее надо собирать великую Русь в согласие.
А князья лишь о себе думают. Любуются собой, спят и видят себя в блеске славы. Все они любят почести,
С ним самим такое случалось. В молодости и он был мирским человеком. На ристалищах беспощадно гнал коня — так хотелось прийти первым. В кулачных боях тоже рвался вперед — сразить одним ударом самого сильного противника. Была молодость, когда ничто не останавливает в задуманном...
И ладу он себе приглядел пригожую — всем на зависть! Она поповская дочка. Он жить без нее не мог. А в ночь перед свадьбой умчал ее молодой боярчик... Тогда он готов был голову свою разбить. Хотел скакать вдогонку, порешить насильника,.. А поскакал в половецкую степь смерть себе искать. Бился с половцами беспощадно... Потом вернулся под родную крышу, узнал: когда молодые мчались в вотчину боярскую, налетела ватага вражья. Убили молодого боярчика, а ладу его увели в полон...
Жалостью изошел юный Порфишка... Измученный, пришел в монастырь, настоятель сказал ему: «Бог привел тебя к святым делам трудными испытаниями. Большой святительский путь ждет тебя».
И стал Порфирий монахом, горячо молился о своей молодушке, величал ее в молитвах великомученицей...
Яришка внесла в княжескую трапезную брашно* (*кушанье) — на резных деревянных блюдах жареные тетерки и куры с пшенной кашей, пропитанной птичьим жиром, квас с натертой редькой, ковши с медом, хлеб, печенный на квасу, и на солоде, и на травах целебных.
Епископ сотворил молитву, перекрестил все, что было на столе, и сел на лавку рядом с Ярославом. Из соседних покоев подошел Епифан. А Юрко где-то запропастился. Однако ждать одного негоже — пришел час обеда, приедет — наверстает!
— Вы и не догадываетесь, чада мои, какое великое дело затеяли,— заговорил Порфирий, расправляясь с тетеревиной грудкой. — И тяжкое дело. За все хвалю, за одно — нет: стройте вы избы красные и хоромы резные. Но во всем — бедная простота, и, как клети, стоят хоромы княжеские. Нет того благолепия, как в Киеве. Там люди полной мерой вкусили сладости книжной и великой христианской премудрости. А вам и сам бог велел! Вы должны пример искусный показывать всем городам: вот чего достигла новая волость, народной бедой рожденная! Вот где мудрость человеческая! Вот где живут люди — искусные умельцы на хитростное узорочье, на белокаменную резьбу, на всякие выдумные дела. Тогда люди Руси охотнее пойдут за вами.
— Не все сразу, отче,— ответил Епифан. — Вот обживемся, заведем все нужное для жизни и для боя с половцами.
— Тогда и начнем строить диковинное, во славу Руси,— подхватил Ярослав, отпивая из ковша квас. Вытер пушистые усы, еще юношески мягкие, русые, и развел руками: — Да, мы. бедны — видишь, святой отец, едим из деревянного. Но будет и серебряное. Будет и у нас книг предостаточно.
— Если вас не сожгут иные лютые пришельцы с восходных стран.
— Не будем думать, что случится,— остановил князь неприятный разговор; —Продолжим трапезу, выбирайте, что кому любо.