Внук Бояна
Шрифт:
— Гусляры — весьма непонятные люди. Однажды наши воины захватили трех славян без оружия и доспехов, с одними гуслями. Певцы сказали им, что сами не облекаются в доспехи, но под их песни славянские дружины идут на бой и побеждают. Наш император Маврикий и весь народ дивились силе и певучести их голосов. Гусляры пели, и по их желанию люди плакали или смеялись. Когда же певцам стали предлагать награду и богатую жизнь в нашей стране, они отказались, не побоялись угроз. Наш щедрый император оценил их гордость, отпустил восвояси, и они ушли в свои земли. Не правда ли, это достойно
— Надо было держать их при себе и приручить, — проговорил хан. — Непокорного человека покупают почетом, если нужно. Или рубят голову. Такие не служат из-за страха.
Беглюк приказал напоить русича. Один из воинов подал чашу с кумысом. Юрко принял ее и, глядя на Зеллу, сказал:
— За твое счастье пью, дивная сестра солнца! — Поклонился Зелле, дотронувшись рукой до земли, и залпом выпил кумыс.
Лицо Зеллы вспыхнуло. Она улыбнулась, белые зубы сверкнули, как лепестки ромашки. Это была большая честь: в кругу прославленных батуров раздалась похвала женщине. Даже взгляд хана на мгновение просветлел, в его глазах блеснула гордость.
Радостное смущение Зеллы заметил и Асап: она трепещет, как звезда непорочная! Нахмурился, скулы вспыхнули и застыли. Мысли о ханской дочери постоянно тревожили князя, он лишь укрощал свое сердце надеждой: она от него не уйдет! Быстро шагнул вперед и крикнул:
— Эй, русит! Ты еще в пути надоел мне своеволием и дерзкими мыслями. Берись за меч!
Скрестились и зазвенели мечи. Будто белопламенные лучи солнца хлестали друг друга. Батуры повскакали с мест, чтобы лучше видеть поединок.
Асап напал первым, рассчитывая одним ударом покончить с пленником. Но Юрко удачно отвел удар. Асап сразу почувствовал опытного противника, и это еще больше разозлило его. Но как он ни стремился поразить Юрко, как ни рассчитывал удары, проворный меч русича успевал отбивать их. Юрко бился обдуманно, берег силы, внимательно следя за Асапом, сохранял дыхание.
Два раза разводили их, сменяли рассеченные щиты, наскоро обмывали раны. И снова сходились противники.
Беглюк с наслаждением следил за искусным боем: давно такого не видел! Он любил поеДинки на пирах и всегда благоволил к победителям. Однако не так относились к поединку батуры. Они разъярились вместе с Асапом, сопровождали радостными криками каждый его ловкий удар, встречая грозным молчанием быстрые удары русича.
Асап'уже напрягал силы. Как искусно и неудержимо ни нападал он — все неудачно! Русич будто разгадывал заранее его внезапные наскоки. Асап уже понял, что этот поединок пошатнул его славу Непобедимого. На виду у всех! Перед взором хана!.. Это особенно злило. Улучив момент, он обрушил на русича страшный удар. Но Юрко хитро отступил на шаг, и меч Асапа со свистом рассек воздух. Лишь кусок щита у Юрко отлетел на землю. Сам же он только пошатнулся, хотя на его плече выступила кровь.
Толпа взревела от восторга. И в этом крике никто не услышал стона Зеллы. Она смотрела на поединок широко раскрытыми глазами, полными ужаса: как искусно бился этот русит! Он же прямо с пешего пути — и в бой! Стало жаль его — за что он
Снова зазвенели мечи. Улучив мгновение, Юрко быстрым взмахом меча рассек руку Асапа, тот отскочил и перехватил меч левой рукой.
— Довольно! — крикнул хан и подал знак прекратить поединок. — Щедрый бог Кам наградит тебя, князь! А ты, Юрге, будешь жить — таков закон: ты выстоял в поединке с Непобедимым. Твоя рука завидно владеет мечом. Как же ты стал пленником?
— Я — не пленник. Я — вольный певец! — ответил Юрко. — Мы, гусляры, ходим по земле вольно и поем народу... Ты должен бы принять меня как гостя.
— Хо, ты шутник, Юрге! — Хан сощурил глаза и с едкой насмешкой добавил: — Гости у нас нередко теряют головы.
— А неволя не слаще смерти.
Глаза Беглюка снова открылись и блеснули.
—Так зачем же ты пришел? — резко спросил он.
— Певец поет о жизни. Певцу надо видеть жизнь, людей!
— Ты хочешь петь о нас? — удивился хан, и что-то похожее на удовольствие проскользнуло по его лицу.
— Если сложится песня — спою. Но сначала надо узнать ваш народ, говорить с ним.
— Разве руситы мало видят кипчакских воинов? Мы сможем бывать и чаще. — Рот хана искривился от хищной усмешки. И все гости ухмыльнулись, ощерив желтые зубы.
Юрко не спеша окинул взглядом половецкую знать и громче, для всех, проговорил:
— А мы так сказываем: повадится медведь по мед ходить, тут ему и голову сломить. Справедливость побеждает силу.
— Хо! Ты слишком смело судишь, внук Бояна.— Беглюн только что пережил приятное волнение крови, глядя на поединок. А теперь смелая речь русича горячила, как перед боем.
— Может быть, ты хочешь петь о смерти кипчакских батуров? — хитро прищуривая один глаз, протянул хан.
— Я пою о счастливой жизни, — снова повторил Юрко. — Даже малая пташка радуется бытию. Вот и ищу, где живется лучше.
Беглюк заметно оживился.
— О-о! — воскликнул он.— Тогда ты не ошибся, что пришел к нам. Наша степь Дешт-и-Кыпчак днем уходит к солнцу, ночью — к звездам. Раскинулась от Волги до Днепра. За два месяца не проедешь. Завидная молва о нас идет по всем землям. Что есть более достойное песни? Воспой нашу жизнь, и ты будешь сидеть у ханского ковра среди избранных.
— Если увижу достойнейшую жизнь — спою…— сказал Юрко.— Пока я знаю: жизнь русичей требует славной песни. Наш народ делает все, что на пользу воину, охотнику, землепашцу и женщине. Ремесленники готовят для них дивное узорочье. А что полезно всем, то и красуется, что радует, то и славит.
— Вот потому мы и ходим к вам: мы тоже любим редкостное.
— Разбой у нас не славится песней. Песня славит дружбу: в ней добрая радость.
— Мы дружим с теми, кто нам служит,— насмешливо проговорил хан. — Радость там, где выгодней батурам, они рождены повелевать.